«Депутат Балтики» (1936) реж. Александр Зархи и Иосиф Хейфиц, сцен. Д. Дэля (Леонида Любашевского, 1892–1975) и Леонида Рахманова (1908–1988) при участии Зархи и Хейфица 298 «Дарвин этого не говорил». – «Вам не говорил, а мне говорил». 299 * Я поднимаю этот маленький бокал с большим

«Искатели счастья» (1936) реж. Владимир Корш-Саблин, сцен. Иогана Зельцера (1905–1941) и Григория Кобеца (1898–1990) 349 Скажите, пожалуйста, <…> сколько может стоить этот пароход? 350 Имеете шанс убить

«Мы из Кронштадта» (1936) реж. Ефим Дзиган, сцен. Всеволода Вишневского 430 Мы пскопские. Ср. также: «Мы калуцкие, до нас не дойдет» – «крылатая фраза патриотизма “своей хаты с краю” времен Первой мировой войны». ? Займовский, с.

«Цирк» (1936) сцен. и пост. Григория Александрова; авторы первоначального варианта сценария: И. Ильф, Е. Петров и Вал. Катаев 556 Импосибл, Райка, импосибл! 557 У нее <…> черный ребенок! <…> У белой женщины черный

КОНСТИТУЦИЯ СССР (1936) 694 Кто не работает, тот не ест. Конституция СССР 1936 г., ст. 12 ? Кукушкин Ю. С., Чистяков О. И. Очерк истории советской конституции. – М., 1987, с. 287 В Конституции РСФСР 1918 г., ст. 18: «Не трудящийся да не ест!» ? Там же, с. 245. У Ленина: «Кто не работает, тот да не ест –

Кун придерживается следующего.
Не существует резкого различия между наблюдениями и теорией.
Наука не кумулятивна (то есть не носит накопительного характера).
Реальная наука не имеет строгой дедуктивной структуры.
Реальные научные понятия не очень точны.
Методологическое единство науки - ложь: существует множество разрозненных средств, используемых для исследований различного вида.
Сами по себе науки разъединены. Они состоят из большого числа только отчасти пересекающихся малых дисциплин, представители которых с течением времени могут даже не понимать друг друга. (По иронии судьбы, бестселлер Куна появился в отживающей свой век серии "Энциклопедия единой науки".)
Контекст подтверждения не может быть отделен от контекста открытия.
Наука живет во времени и является существенно исторической.
Под вопросом ли разум?

Во втором издании "Критики чистого разума" (1787 г.) Кант говорит об "интеллектуальной революции", которую проделал Фалес или кто-то другой, превратив эмпирические методы математики в строгие доказательства. На самом деле идея революции в научной сфере почти что ровесница идее политической революции. Обе закрепились во времена французской революции (1789 г.) и революции в химии (скажем, 1785 г.). Конечно, это не было началом. В Англии была своя "Славная (бескровная -Я. X.) революция" в 1688 г., как раз в то время, когда стало понятным, что научная революция может происходить и в умах людей.

Когда Кун пишет о науке, он обычно имеет в виду не всю огромную машину современной науки, но довольно малые группы научных исследователей, которые проводят одну и ту же линию исследований. Он называл это дисциплинарной матрицей, состоящей из взаимодействующих исследовательских групп с общими проблемами и целями. Она может включать около сотни людей на передовом фронте науки, плюс студенты и ассистенты. Часто такую группу может определить даже несведущий человек или социолог, ничего не знающий о науке. Он просто отмечает, кто с кем переписывается, кто кому звонит по телефону, кто публикует препринты, кто приглашается на бесчисленные специальные научные собрания, где обмениваются самой свежей информацией за годы до того, как она будет опубликована. Хорошим ключом к идентификации дисциплинарной матрицы являются ссылки на одних и тех же авторов в конце статей. Запросы на финансирование рецензируются "коллегами-рецензентами". Множество этих коллег может служить приблизительным указателем на дисциплинарную матрицу в одной стране, но такие матрицы часто являются международными.

Внутри такой группы существуют общие методы, стандарты и основные предположения. Они передаются ученикам, внедряются в книги, используются в принятии решений по поводу того, какое исследование поддерживать, какие проблемы имеют значение, какие решения допустимы, кого следует поддерживать, кто рецензирует статьи, кто публикует, кто терпит неудачу. Это парадигма как набор общих ценностей.

///Пожалуй, можно сказать так. Наука является рациональной деятельностью – если мы выделим из неё частную ситуацию – правила диалога и доказательства между немногими профессионалами. Когда один специалист пытается в официальной обстановке или в письменном виде объяснить другому нечто. Он приводит рациональные аргументы (=старается приводить…). Или – еще проще – научные статьи пишутся как подвид рациональной аргументации. Но наука как социальная, массовая деятельность – в значительно большей степени релятивна, чем составляющие ее элементы. То есть когда мы исследуем науку как массив – смену убеждений, теорий, владеющих научным сообществом – приходится высказываться на манер Куна, как о нерациональном происшествии. Как о смене моды или веры. Когда говорим об аргументах, которые используются в статьях и индивидуализированных официальных спорах – больше проявляется рациональная компонента///
Обычно после революции большой фрагмент некоторой части химии или биологии бывает забыт и становится доступным только историку, который с трудом вживается в уже забытое мировоззрение.

///Существует ли естественный отбор? Как объект – нет. Как процесс? А к какому объекту он относится? Не существует и как процесс. Это – механизм. Средство… То есть имеет место некий процесс, мы относительно него формулируем вопрос, в ответ сообщается механизм, которым достигается некое свойство процесса – и вот этот аспект – ответ на вопрос – и есть естественный отбор. И эволюция – это понятие такого же рода. Нет объекта «эволюция». И процесса «эволюция» тоже нет. Можно сколько угодно тыкать в сторону текущей реки форм, переходящих одна в другую – это не эволюция. Это тоже ответ на некоторый вопрос – наименование аспекта, который выделяется только умным вопрошающим взглядом, который сформулирован относительно этой реки форм. Значит ли это. Что мир не реален? Конечно. нет – мир реален, и эволюция – это, скажем так, объективная истина. Но вот уж такая объективная истина – она включает в себя как условие умный взгляд и вопрос, и ответ, и именно такой ракурс рассмотрения. В другом ракурсе этого вопроса нет – и нет ответа. И нет эволюции. Совсем нет.
И вот мне представляется, что очень многое существует именно как «естественный отбор». Но люди привыкли называть такие вещи объектами. Или процессами. И считают, что их видят глазами – или с помощью приборов. Но без ума, задающего именно этот (или другой? Может быть, другой было бы лучше…) вопрос – не было бы такого ответа и не было бы ничего, что мы сейчас уверенно обозначаем как – например, эволюцию, или отбор, или мутацию, или геном. А что, тогда бы млекопитающие не произошли? Разумеется, всё было бы как надо, только вот никакой эволюции. И молекулы ДНК, конечно, были бы в любом случае. Но будь иной вопрос – не было бы генома ///

Основные идеи позитивизма таковы: (1) Упор делается на верификации (или таком ее варианте, как "фальсификация"), это означает, что значимыми предложениями считаются те, чья истинность или ложность могут быть установлены некоторым способом. (2) Приветствуются наблюдения: то, что мы можем видеть, чувствовать и так далее, обеспечивает наилучшее содержание или основу нашего нематематического знания. (3) Антикаузализм: в природе нет причинности, есть лишь постоянства, с которым события одного рода следуют за событиями другого рода. (4) Занижение роли объяснений: объяснения могут помочь организовать явления, но не могут дать более глубокого ответа на вопросы "почему"; они лишь утверждают, что явления и вещи регулярно появляются таким-то или иным образом. (5) Анти-теоретическая сущность: позитивисты стремятся не быть реалистами не только потому, что они ограничивают реальность наблюдаемым, но и потому, что они против причин и сомневаются относительно объяснений. Они не хотят выводить существование электронов из их причинных эффектов потому, что они отвергают причины, придерживаясь существования только постоянных закономерностей, связывающих явления. (6) Позитивисты суммируют содержание пунктов (1) - (5) в своем стремлении обосновать свою антиметафизическую направленность. Неверифицируемые предложения, ненаблюдаемые объекты, причины, глубокое объяснение - все это, говорит позитивист, - метафизический хлам, который нужно выбросить.

Позитивистам хорошо удавались лозунги. Здесь тон задал Юм своими громкими фразами, завершавшими его "Исследование человеческого понимания" (An Enquiry Concerning Human Understanding): "Вооружась этими принципами, какое разрушение мы должны произвести в библиотеках? Возьмем в руки любой том, например, богословской или научной метафизики, и спросим: Содержит ли он какое-нибудь абстрактное рассуждение относительно количеств или чисел? - Нет. Содержит ли он какое-либо экспериментально подтвержденное рассуждение относительно сущности и существования? - Нет. Тогда предадим его огню, ибо он не содержит ничего, кроме софистики и заблуждений."

Общеизвестно учение Юма о том, что причина есть всего лишь постоянно реализуемая связь. Юм полагает, что сказать, что А причина В - это не значит сказать, что А какой-то своей силой или особенностью вызвало В. Это только означает, что вещи типа А регулярно сопровождаются вещами типа В. Подробности доводов Юма анализируются в сотне философских книг. Однако, мы можем многое пропустить, если будем рассматривать Юма вне его исторического контекста.

На самом деле, не Юм является автором распространенного философского представления о причинности как просто о постоянной связи. Этим автором непреднамеренно оказался Исаак Ньютон. Во времена Юма высочайшим триумфом человеческого духа была ньютоновская теория притяжения. Ньютон был настолько осторожен в вопросе о метафизике гравитации, что ученые могут спорить до скончания времен о том, каковы были его мысли на самом деле. Непосредственно до Ньютона прогрессивные ученые думали о том, что мир нужно понимать в терминах механических толчков и тянущих усилий. Но гравитация не представлялась "механической", поскольку была действием на расстоянии. По этой самой причине Лейбниц, единственный, кто мог сравняться с Ньютоном, совершенно отвергал ньютоновскую гравитацию: с его точки зрения, она была реакционным возвратом к необъяснимым оккультным силам. В случае с Лейбницем восторжествовал позитивистский дух. Мы научились тому, что законы притяжения являются лишь регулярностями, которые описывают происходящее в мире. И тогда мы решили, что все причинные силы - всего лишь регулярности! Для эмпирицистов постньютоновский подход заключался в следующем: мы должны искать в природе не причины, но только закономерности. Мы не должны думать о законах природы, будто они открывают нам, что должно происходить в природе, поскольку на самом деле они лишь описывают то, что происходит в природе. Естествоиспытатель пытается найти универсальные предложения - теории и законы, которые покрывали бы все явления как свои частные случаи. Сказать, что мы нашли объяснение события, - значит сказать только, что событие может быть дедуцировано из общей закономерности.
У этой идеи существует множество классических формулировок. Вот одна из них, взятая из книги Томаса Рида "Эссе об активных силах человеческого ума" (1788). Рид был основателем того, что часто называют шотландской школой философии здравого смысла, на заимствованиях из которой держалась американская философия вплоть до начала эпохи прагматизма в конце XIX века.

"Естествоиспытатели, рассуждающие осторожно, обладают точным значением терминов, которые они используют в науке. Когда они говорят о том, что указывают на причину явления природы, они имеют в виду закон природы, непосредственным следствием которого выступает данное явление. Как определенно говорит Ньютон, весь предмет натуральной философии сводится к двум основным вещам: во-первых, путем индукции из эксперимента и наблюдения обнаружить законы природы, затем применить эти законы к объяснению явлений природы. Это все, чего пытался достичь сей великий философ, и все, что он считал достижимым." (I vii.6)

Ian Hacking

Representing and Intervening

Introductory topics in the philosophy of natural science.

Cambridge University Press. 1983

Ян Хакинг. Представление и вмешательство.

Предисловия
Введение: Рациональность

Часть А:

Представление
1.Что такое научный реализм?
2. Построение и причинение (каузация)
3. Позитивизм
4. Прагматизм
5. Несоизмеримость
6. Референция
7. Внутренний реализм
8. Суррогат истины
Перемена. Реальные объекты и представления
Часть Б:
9. Вмешательство
10. Эксперимент
11. Наблюдение
12. Микроскопы
13. Теоретизирование, вычисление, модели, приближения
14. Создание феноменов
15. Измерения
16. Бэконианские темы
17. Экспериментирование и научный реализм

Литература

Издательство “ Логос”

Москва 1998

ИНСТИТУТ “ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО”

Учебная литература по гуманитарным и социальным дисциплинам для высшей школы и средних специальных учебных заведений готовится и издается при содействии Института “Открытое общество” (Фонд Сороса) в рамках программы “Высшее образование”.

Редакционный совет: В. И. Бахмин, Я. М. Бергер,
Е. Ю. Гениева, Г. Г. Дилигенский, В. Д. Шадриков

Научный редактор – д. ф. н., проф. Мамчур Е. А.

Переводчик и редактор выражают благодарность д. ф. н, профессору С. В. Илларионову, сделавшему ряд ценных замечаний по переводу.

Художественное оформление Андрея Бондаренко

Корректор – Лунгина Д. А.

Хакинг Я.

Х 16 Представление и вмешательство. Введение в философию естественных наук. Пер. с англ. / Перевод С. Кузнецова, Науч. ред. Мамчур Е. А. М.: Логос 1998. – 296 с.

Книга представляет собой курс лекций по философии науки известного философа, профессора Торонтского университета Я. Хакинга. Центральной темой, вокруг которой концентрируется изложение, является проблема научного реализма. В первой части книги содержится обзор взглядов на эту проблему ведущих зарубежных философов науки и обосновывается тезис, согласно которому позиция научного реализма может получить свое надежное обоснование, только если будет учтена точка зрения ученого-экспериментатора, который в ходе своей научной деятельности активно вмешивается в природные процессы. В этой связи во второй части книги автор обращается к реальному научному познанию и на большом естественнонаучном материале демонстрирует роль экспериментального начала в науке.

ISBN 5-7333-0394-8

© Cambridge University Press. 1983.

© Издательство “ Логос” . Москва 1998.

© Перевод –Кузнецов С.. Редактура – Мамчур Е. А.

Научное издание

Ян Хакинг

Представление и вмешательство.

Введение в философию естественных наук.

Перевод с английского – Сергей Кузнецов

Художественное оформление

Андрея Бондаренко

Корректор – Д. Лунгина

Издательство “Логос”; ЛР №065364 от 20.08.1997

Москва, Зубовский бульвар, 17

Подписано в печать 26.03.1998. Формат 60x90/16.

Печать офсетная. Тираж 2500 экз.

Заказ № .

В книжном салоне “Гнозис” (Москва, Зубовский бульвар, 17) Вы также сможете приобрести другие книги издательства “Логос”:

o Лакан Ж. Семинары. Книга I: Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/54) . Перевод с французского М. Титовой и А. Черноглазова. 27 п. л.

“Прервать молчание Мэтр может чем угодно – сарказмом или пинком ноги.

Именно так, согласно технике дзэн, поступает в изыскании смысла буддистский учитель. Искать ответ на их вопросы надлежит самим ученикам. Учитель не преподает ex cathedra уже готовую науку, он преподносит ответ в тот самый момент, когда ученики готовы его найти.

Такое обучение отказывается от всякой системы. Оно открывает мысль в движении – мысль, тем не менее, готовую к системе, поскольку в ней необходимым образом представлен аспект догматический. Мысль Фрейда более, чем какая-либо открыта пересмотру. Ошибочно сводить ее к избитым фразам. Каждое понятие живет у него собственной жизнью. В этом как раз и состоит диалектика.

Одни из этих понятий оказывались в какой-то момент нужны Фрейду чтобы дать ответ на вопрос, поставленный ранее в других терминах, и уловить их значимость можно лишь поместив их вновь в соответствующий контекст.”

(Из “Вступления” к Семинару )

В ноябре 1998 г. в издательстве “Логос” выходит в свет 2-й том Семинара – Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (Le moi dans la thй orie de Freud et dans la technique de la psychanalyse ). Перевод с французского А. Черноглазова. Общий объем – 25 п. л.

o Антология феноменологической философии в России . Том I. (Серия “Феноменология. Герменевтика. Философия языка”). Под общей редакцией к. ф. н. И. Чубарова. 32 п. л.

В издательстве “Логос” выходят в свет следующие книги:

Делез Ж. Складка. Лейбниц и барокко.

Перевод с французского Б. Скуратова. Общая редакция и послесловие проф. В. А. Подорога. Общий объем – 15 п. л.

“Понятие “барокко” отсылает не к какой-либо сущности, а скорее к некоей оперативной функции, к характерной черте. Барокко непрестанно производит складки. Открытие это ему не принадлежит: существуют разнообразные складки, пришедшие с Востока, а также древнегреческие, римские, романские, готические, классические... Но барокко их искривляет и загибает, устремляя к бесконечности, складку за складкой, одну к другой. Основная черта барокко - направленная к бесконечности складка. И, прежде всего, барокко их дифференцирует соответственно двум направлениям, двум бесконечностям, - как если бы у бесконечности было два этажа: складки материи и сгибы в душе.”

(Из главы 1: Лабиринты материи)

Бланшо М. От Кафки к Кафке.

Перевод с французского Д. Кротовой. Общий объем – 15 п. л.

““Смерть находится перед нами примерно так же как и картина ‘Битва Александра’ на одной из стен клаcсной комнаты. Имеется в виду, что с самого начала этой жизни, мы затемняем или даже затираем изображение нашими поступками”. Творение Кафки подобно этой картине, являющейся смертью, а также действию, которое затемняет и затирает ее. Но, как и смерть, оно не смогло потемнеть, а напротив, ярко засияло от этого тщетного усилия уничтожить себя. Вот почему мы понимаем его произведения лишь предавая их, и наше чтение тревожно бродит вокруг непонимания. ”

(Из главы 2: Чтение Кафки)

Васильева Т. В. Путь к Платону.

Монография Т. В. Васильевой “Путь к Платону” представляет собой сжатое изложение философской системы основателя афинской Академии на основе сочинений платоновского корпуса и новейших достижений отечественного и зарубежного платоноведения. Работа содержит подробный пересказ важнейших диалогов Платона, вскрывающий специфику их логики и композиции, прослеживающий развитие кардинальных положений платонизма от диалога к диалогу, а также анализ основных концепций, составляющих философскую систему платонизма, в русле исторической традиции, подготовившей платоновские проблемы и воспринявшей предложенные Платоном решения.

Работа ориентирована как на тех, кто хочет впервые познакомиться с великим мыслителем античности, так и на тех, кто стремится внести собственный вклад в изучение платоновского наследия. Общий объем – 12 п. л.

Кожев А. Идея смерти в философии Гегеля.

Перевод с французского и послесловие И. Фомина. Общий объем – 12 п. л.

Книга включает в себя два итоговых доклада Александра Кожева – Диалектика реального и феноменологический метод у Гегеля и Идея смерти в философии Гегеля – из его открывшего эпоху современной французской философии курса “Введение в чтение Гегеля”.

Фердинанд де Cоссюр. Курс общей лингвистики. Обновленный и исправленный перевод 1933 г. Критическое издание, послесловие, вступительная статья, комментарии проф. Н. А. Слюсаревой. (Серия “Феноменология. Герменевтика. Философия языка”.)Общий объем – 22 п. л.

Теория Ф. де Соссюра (1857-1913) сыграла решающую роль в развитии гуманитарных наук в Европе в середине XX в. “Курс” опубликован в 1916 г. Ш. Балли и А. Сэшэ по студенческим записям его лекций в 1907-1911 гг. Особую известность он получил с конца 20-ых голов, когда утверждались принципы структурализма в лингвистике и литературоведении (Н. С. Трубецкой, Р. О. Якобсон, Л. Ельмслев и др.) в противовес историзму XIX в. Соссюр обосновал учение о языке как системе знаков, независимо от Ч. С. Пирса выделил науку о знаковых системах и назвал ее семиологией. Его идеи являются парадигматическими для развития как наук о духе, так и естественных наук в XX веке. В 1957-1974 гг. Р. Годелем и Р. Энглером опубликованы неизвестные ранее материалы, включая личные заметки Соссюра, учет которых послужил новым комментированным изданием “Курса” в разных странах (Италия, Франция, Япония). Хотя русский перевод “курса” выходил отдельным изданием в 1933 г. и в 1977 г. в составе книги “Ф. де Соссюр. Труды по языкознанию”, прежние его издания, к сожалению, уже не соответствуют современным требованиям науки о языке (в них, например, не учтены выше упомянутые “Заметки” Соссюра, искажены некоторые факты его биографии и научной деятельности), пониманию новейших ее направлений от трансформационной грамматики до когнитивной лингвистики. Новое критическое издание классической работы Соссюра проф. Н. А. Слюсаревой сопровождается послесловием проф. Р. Энглера.

Особый вид познавательной деятельности, направленный на выработку объективных, системно организованных и обоснованных знаний о мире. Взаимодействует с др. видами познавательной деятельности: обыденным, художественным, религиозным, мифологическим … Философская энциклопедия

- (США) (United States of America, USA). I. Общие сведения США государство в Северной Америке. Площадь 9,4 млн. км2. Население 216 млн. чел. (1976, оценка). Столица г. Вашингтон. В административном отношении территория США …

ДУША - [греч. ψυχή], вместе с телом образует состав человека (см. статьи Дихотомизм, Антропология), будучи при этом самостоятельным началом; Д. человека заключает образ Божий (по мнению одних отцов Церкви; по мнению других образ Божий заключен во всем… … Православная энциклопедия

- (от лат. universitas совокупность). В настоящее время с понятием У. соединяют представление о высшем учебном заведении, которое, имея целью свободное преподавание и развитие всех отраслей науки (universitas litterarum), независимо от их… …

Составные части университетов (см.), представляющие собою как бы отдельные высшие школы, в которых преподаются определенные циклы наук. Общая характеристика. Традиционными Ф. большинства университетов являются богословский, философский,… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

I Содержание: А. Географический очерк: Положение и границы Устройство поверхности Орошение Климат и естественные произведения Пространство и население Эмиграция Сельское хозяйство Скотоводство Рыбная ловля Горный промысел Промышленность Торговля… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

ЕВХАРИСТИЯ. ЧАСТЬ II - Е. в православной Церкви II тысячелетия Е. в Византии в XI в. К XI в. визант. богослужение приобрело почти тот вид, какой оно сохраняло в правосл. Церкви все последующее тысячелетие; в его основе лежала древняя к польская традиция, значительно… … Православная энциклопедия

Марксизм - (Marxism) Определение марксизма, марксизм как идеология, философия марксизма Информация об определении марксизма, марксизм как идеология, философия марксизма Содержание Содержание 1. Биография Карла Маркса 2. Этапы развития 3. Марксизм и… … Энциклопедия инвестора

Большая советская энциклопедия

I Италия (Italia) Итальянская Республика (La Repubblica Italiana). I. Общие сведения И. государство на юге Европы в центральной части Средиземноморья. Берега И. омываются морями: на З. Лигурийским и Тирренским, на Ю.… … Большая советская энциклопедия

ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ - территория на юге Балканского п ова (см. также статьи Античность, Греция). История Д. Г. охватывает период с нач. II тыс. до Р. Х. по нач. I тыс. по Р. Х. География и этнография Фестский диск. XVII в. до Р. Х. (Археологический музей в Ираклио,… … Православная энциклопедия

Representing and Intervening

Introductory topics in the philosophy of natural science.

Cambridge University Press. 1983

Ян Хакинг. Представление и вмешательство.

Предисловия
Введение: Рациональность

Часть А:

Представление
1.Что такое научный реализм?
2. Построение и причинение (каузация)
3. Позитивизм
4. Прагматизм
5. Несоизмеримость
6. Референция
7. Внутренний реализм
8. Суррогат истины
Перемена. Реальные объекты и представления
Часть Б:
9. Вмешательство
10. Эксперимент
11. Наблюдение
12. Микроскопы
13. Теоретизирование, вычисление, модели, приближения
14. Создание феноменов
15. Измерения
16. Бэконианские темы
17. Экспериментирование и научный реализм

Литература

Издательство “ Логос”

Москва 1998

ИНСТИТУТ “ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО”

Учебная литература по гуманитарным и социальным дисциплинам для высшей школы и средних специальных учебных заведений готовится и издается при содействии Института “Открытое общество” (Фонд Сороса) в рамках программы “Высшее образование”.

Редакционный совет: ,
,

Научный редактор – д. ф. н., проф.

Переводчик и редактор выражают благодарность д. ф. н, профессору, сделавшему ряд ценных замечаний по переводу.

Художественное оформление Андрея Бондаренко

Корректор –

Хакинг Я.

Х 16 Представление и вмешательство. Введение в философию естественных наук. Пер. с англ. / Перевод С. Кузнецова, Науч. ред. М.: Логос 1998. – 296 с.

Книга представляет собой курс лекций по философии науки известного философа, профессора Торонтского университета Я. Хакинга. Центральной темой, вокруг которой концентрируется изложение, является проблема научного реализма. В первой части книги содержится обзор взглядов на эту проблему ведущих зарубежных философов науки и обосновывается тезис, согласно которому позиция научного реализма может получить свое надежное обоснование, только если будет учтена точка зрения ученого-экспериментатора, который в ходе своей научной деятельности активно вмешивается в природные процессы. В этой связи во второй части книги автор обращается к реальному научному познанию и на большом естественнонаучном материале демонстрирует роль экспериментального начала в науке.

© Cambridge University Press. 1983.

© Издательство “ Логос” . Москва 1998.

© Перевод –Кузнецов С.. Редактура –

Научное издание

Ян Хакинг

Представление и вмешательство.

Введение в философию естественных наук.

Перевод с английского – Сергей Кузнецов

Художественное оформление

Андрея Бондаренко

Корректор – Д. Лунгина

Издательство “Логос”; ЛР № 000 от 01.01.2001

Москва, Зубовский бульвар, 17

Аналитическое содержание

Введение : Рациональность

Рациональность и реализм – две основные темы современной философии науки. Существуют вопросы, касающиеся разума, фактов и метода, и существуют вопросы о том, что такое мир, что в нем есть и что истинно о нем. Эта книга о реальности, а не о рациональности. Введение посвящено тому, чего в этой книге нет. Оно содержит в качестве основания обзор некоторых проблем рациональности, которые порождены ставшей классической книгой Томаса Куна “Структура научных революций”.

Часть А: Представление

1. Что такое научный реализм?

Реализм относительно теорий говорит о том, что целью теорий является истина, и иногда они приближаются к ней. Реализм относительно объектов говорит о том, что объекты, упоминаемые в теории, должны действительно существовать. Антиреализм относительно объектов говорит, что объекты, постулируемые теориями, в лучшем случае являются полезными интеллектуальными фикциями.

2. Построение и причинение (каузация)

Дж. Смарт и другие материалисты говорят, что теоретические объекты существуют, если они находятся среди строительных кирпичиков вселенной. Н. Картрайт утверждает существование тех объектов, каузальные свойства которых хорошо известны. Ни один из этих реалистов относительно понятий не обязан быть реалистом относительно теорий.

3. Позитивизм

Такие позитивисты как О. Конт, Э. Мах и Б. ван Фраассен являются антиреалистами как относительно теорий, так и относительно объектов. По их мнению следует верить только тем предложениям, чья истинность может быть установлена путем наблюдения. Позитивисты подозрительно относятся к таким понятиям как причинение (каузация) и объяснение. Они придерживаются того мнения, что теории являются инструментами для предсказания явлений и для организаций наших мыслей. Приводится критика “вывода к наилучшему объяснению”.

4. Прагматизм

говорил, что нечто является реальным, если сообщество исследователей в конце концов согласится с тем, что оно существует. Он думал, что истина – это то, на чем в конечном счете будет основываться научный метод, при условии, что исследование будет продолжаться достаточно долго. У. Джеймс и Дж. Дьюи обращают мало внимания на эту длительность, большее внимание они уделяют тому, во что в настоящее время считается более удобным верить и что обсуждать. Что касается современных философов, то Х. Патнэм идет вслед за Пирсом, тогда как Р. Рорти предпочитает Джеймса и Дьюи. Это два различных вида антиреализма.

5. Несоизмеримость

и П. Фейерабенд как-то сказали, что соревнующиеся теории трудно сравнивать для того, чтобы определить, какие из них лучше согласуются с фактами. Эта идея в сильной степени поддерживает один из видов антиреализма. Здесь содержится по крайней мере три идеи. Несоизмеримость тем: соперничающие теории могут лишь частично пересекаться, так что трудно сравнивать их по их подтверждаемости. Диссоциация: по прошествии достаточно долгого времени и после изменения теории один из взглядов на мир может быть совершенно не понятен для более поздней эпохи. Несоизмеримость значений: некоторые идеи относительно языка подразумевают, что соперничающие теории всегда взаимно не сопоставимы и взаимно не переводимы, так что разумное сравнение теорий в принципе не возможно.

6. Референция

Х. Патнем разрабатывает концепцию “значения”, которая избегает выводов о несоизмеримости значений. Успехи и неудачи этой идеи иллюстрируются короткими историями референтов таких терминов, как глиптодонт, электрон, кислота, теплород, мюон, мезон.

7. Внутренний реализм

Патнэмовское исследование значения началось с некоторого рода реализма, но постепенно становилось все более прагматическим и антиреалистическим. Дается описание этих сдвигов, которые сравниваются с философией Куна. Как Патнэм, так и Кун подошли близко к тому, что лучше всего называется трансцендентальным номинализмом.

8. Суррогат истины

У И. Лакатоша есть методология научной исследовательской программы, предназначавшаяся быть противоядием концепции Куна. Эта методология выглядит, как описание рациональности, но скорее похожа на объяснение того, как научная объективность не должна зависеть от теории истины, основанной на соответствии.

Перемена: Реальные объекты и представления

Эта глава касается антропологической фантазии об идеях реальности и представления, начиная с пещерных людей и кончая Г. Герцем. Она используется для того, чтобы показать, почему споры между реализмом и антиреализмом никогда невозможно решить, оставаясь на уровне представления. Следовательно, мы поворачиваемся от истины и представления к экспериментированию и манипуляцям.

Часть Б: Вмешательство

9. Эксперимент

Теория и эксперимент имеют различные взаимоотношения в разных науках и на разных стадиях их развития. Нет единого правильного ответа на вопрос “Что является первым: эксперимент, теория, изобретение, технология...?” Приводятся иллюстративные примеры из оптики, термодинамики, физики твердого тела и радиоастрономии.

10. Наблюдение

предположил, что все утверждения о наблюдении заряжены теорией. На самом деле наблюдение не относится к языку, а относится к умению. Некоторые наблюдения являются совершенно дотеоретическими. Работы Ч. Гершель по астрономии и У. Гершеля по тепловому излучению используются для того, чтобы проиллюстрировать некоторые банальности о наблюдении. Мы используем слово “видеть” в ситуациях, когда речь идет далеко не о зрении невооруженным глазом, а об использовании информации, передаваемой теоретически постулируемыми объектами.

11. Микроскопы.

Видим ли мы с помощью микроскопов? Существует множество типов светового микроскопа, основанных на различных свойствах света. Мы считаем, что мы видим в основном благодаря тому, что различные физические системы предоставляют одну и ту же картину. Мы “видим” даже с помощью акустического микроскопа, который использует не свет, а звук.

12. Теоретизирование, вычисление, модели, приближения

Существует не единственный род деятельности, который можно назвать теоретизированием. Есть множество видов и уровней теории, которые имеют различное отношение к эксперименту. История эксперимента и теории магнитооптического эффекта иллюстрирует этот факт. Идеи Н. Картрайт относительно моделей и приближений являются дальнейшей иллюстрацией тезиса о разнообразии теорий.

13. Создание явлений

Многие эксперименты создают явления, которые до них в чистом виде во вселенной не существовали. Разговоры о повторении экспериментов довольно обманчивы. Эксперименты не повторяются, а улучшаются до тех пор, пока явления не будут систематизированы. Некоторые электромагнитные явления иллюстрируют создание явлений.

14. Измерение

Измерения играют самую разнообразную роль в науках. Бывают измерения, которые служат для проверки теорий, но бывают также и чистые определения природных констант. В работах Т. Куна содержится также важное описание неожиданной функциональной роли измерений в росте знаний.

15. Бэконианские темы

Бэкон создал первую классификацию видов эксперимента. Он предсказал, что наука станет взаимодействием двух различных типов деятельности – рациональной и экспериментальной. Тем самым он ответил на вопрос П. Фейерабенда: “Что же такое великое содержит в себе наука?”. У Бэкона было хорошее описание критических эксперментов, по которому ясно, что они не являются решающими. Пример из химии показывает, что на практике мы не можем продолжать вводить дополнительные гипотезы для того, чтобы спасать теории, опровергаемые критическими экспериментами. Неверное истолкование Лакатошем опыта Майкельсона-Морли используется для того, чтобы показать, как ориентированная на теорию философия науки может деформировать философию эксперимента.

16. Экспериментирование и научный реализм

Экспериментирование ведет свою собственную жизнь, взаимодействуя с теоретизированием, вычислением, построением моделей, изобретениями и технологиями. Но в то время как теоретик, вычислитель и создатель моделей может быть антиреалистом, экспериментатор должен быть реалистом. Этот тезис иллюстрируется детальным описанием прибора, который производит концентрированные лучи поляризованных электронов, используемые для того, чтобы продемонстрировать нарушение четности в слабых взаимодействиях нейтральных токов. Электроны становятся инструментами, чья реальность не вызывает сомнения. В конце концов, научными реалистами нас делает не размышление о мире, а изменение его.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга состоит из двух частей. Читатель может начать со второй части – “Вмешательство”, которая касается экспериментов. Философы науки игнорировали их слишком долго, так что разговор о них несколько в новинку. Философы обычно думают о теориях. Представление касается теорий и, следовательно, эта часть содержит частичное описание работы, проделанной в данной области. Последние главы части А могут больше заинтересовать философов, тогда как некоторые главы части Б придутся больше по вкусу ученым. Смотрите и выбирайте: аналитическое содержание подскажет, что содержится в каждой главе. Главы преднамеренно расположены таким образом, но читателю нет необходимости читать в указанном порядке.

Cодержание книги – это темы моего ежегодного вводного курса в философию науки при Стэнфордском университете. Под словом “вводные” я не имею в виду “облегченные”. Вводные темы должны быть достаточно понятными и достаточно серьезными, чтобы привлечь ум, для которого они являются новыми, и все же достаточно зажигательными, чтобы высечь искру для тех, кто уже много лет думает об этих проблемах.

Предисловие к русскому изданию *

Эта книга вышла 15 лет тому назад. Русскому читателю, возможно, будет интересно узнать кое-что о том, что послужило основанием для написания этой книги. Затем я расскажу немного о настоящем.

Вы заметите, что некоторые параграфы книги помечены буквой “Э”. Это означает, что они написаны мною совместно с Фрэнсисом Эвериттом. Эверитт – физик-экспериментатор, занимавшийся большую часть своей жизни проектированием оборудования, предназначенного для космических полетов. Эти полеты предпринимались с целью проверки некоторых гипотез, включая специальную теорию относительности. Эверитт всегда подчеркивал, что лабораторных испытаний теорий пространства и времени не проводилось никогда. Он также глубоко интересовался историей физики. Где-то в 1980 г. мы написали статью, называвшуюся “Теория и эксперимент: что чему предшествует?” Используя большое число примеров из истории науки и обозревая различные области физического знания, мы утверждали, что во многих случаях экспериментирование предшествует теории, которая лишь после своего создания оказывается способной учесть экспериментальные результаты. Мы посылали статью в большое число журналов самого различного толка, но в каждом случае статья немедленно отвергалась на том основании, что наш основной тезис является странным. Для обоих из нас это было единственным случаем, когда наша статья была отвергнута.

Этот анекдотический пример демонстрирует дух западной философии и истории науки в 1980 г. В социологии науки дела обстояли несколько лучше, поскольку здесь исследователи начали изучать лабораторную деятельность ученого. В 1979 г. Бруно Латур и Стив Вулгар опубликовали свою смелую книгу “Жизнь лаборатории”, наполовину посвященную этнографии лаборатории, наполовину представляющую собой некую демонстрацию силы со стороны философов, утверждавших, что научные факты являются социальными конструкциями. После 1983 года ситуация изменилась очень быстро. В числе действительно знаменитых книг я упомяну две, посвященные физике высоких энергий: книгу Эндрю Пиккеринга “Конструирование кварков” (1985) и книгу Питера Галисона “Конец эксперимента” (1987). Параллельно с этими книгами в 1985 г. вышла работа “Левиафан и воздушный насос: Гоббс, Бойль и экспериментальная деятельность” Симона Шаффера и Стивена Шейпина. Это в высокой степени философская история, в которой главным героем является не Роберт Бойль и не Томас Гоббс, а инструмент, аппаратура – воздушный насос.

Это были наиболее интересные работы. В настоящее время в англоязычной философии и истории науки полно статей, книг и конференций, посвященных экспериментированию. Как я уже говорил, времена изменились. Вы можете воспринимать вторую часть (часть Б) этой книги как одно из наиболее ранних событий в этих переменах и посмотреть на добавленную в конце книги библиографию , для того чтобы узнать о более поздних публикациях.

Что касается части А данной книги, то поводом для дискуссии относительно научного реализма послужила публикация в 1980 г. книги Баса ван Фраассена “Научный образ”. Он энергично отстаивал антиреалистическую позицию, которую он называл конструктивным эмпирицизмом. Он утверждал, что научные теории не должны восприниматься как истинные в буквальном смысле слова. Самое большее, что можно от них ожидать, – это их эмпирическая адекватность. Аргументы ван Фраассена уходили своими корнями к творчеству Пьера Дюгема – французского философа и физика, работавшего в начале двадцатого столетия, а также к работам датского феноменологиста Б. Купельманса. Ван Фраассен полагал, что мы можем считать реальным лишь то, что мы можем непосредственно наблюдать невооруженным глазом. В настоящее время все, кроме обладающих особенно острым зрением, могут видеть Луны Юпитера только с помощью телескопа. Но ведь в принципе мы можем полететь на Юпитер и увидеть Луны невооруженным глазом. Но мы ни в каком смысле не можем уменьшить себя до размеров клетки. Значит, мы можем считать клетку ненаблюдаемой сущностью и, следовательно, согласно ван Фраасену, отрицать ее реальность. Глава о микроскопах в моей книге, которая сейчас представляет самостоятельную ценность, первоначально была реакцией на такое вú дение природы.

Для бывшего Советского Союза моя книга могла бы и не иметь такого большого значения, какое она имела для Западного мира, поскольку это – материалистическая книга. Я понимаю это буквально. Ее фокусом является материальное взаимодействие с материальным миром посредством аппаратуры и инструментов. Я не очень несогласен с ван Фраассеном по поводу его антиреализма в отношении теорий, хотя мои доводы редко совпадают с его. Но мы оба разделяем убеждение Пьера Дюгема в том, что абстрактные теории являются только представлениями и не должны мыслиться как буквально истинные. Общепринятое мнение состоит в том, что мы используем научные теории, строя приближения, и что это теории являются истинными, в то время как аппроксимации уводят нас в сторону от истины. Однако Нэнси Картрайт особенно подчеркивает в своей книге “Как лгут законы физики”, что если что-то и приближает нас к истине, так это аппроксимации, а не теории. Но в представляемой вашему вниманию книге акцент делается не на дебатах вокруг теорий, а на дискуссиях относительно теоретических, ненаблюдаемых сущностей.

Я ввожу то, что я называю экспериментальным аргументом в пользу научного реализма относительно теорий. Он провозглашается уже на первых страницах книги, где после описания эксперимента, в котором электроны используются для придания заряда шару сверхохлажденной жидкости, называемой ниобием, я пишу: “Если вы можете напылять их (электроны), они реальны”. Не ошибитесь здесь. Я не говорю: “Если они реальны, вы можете их напылять”. Я не хочу сказать, что все те вещи, которые мы можем считать реальными, могут быть используемы нами, и мы можем манипулировать ими, например, “напылять” их. Я сформулировал достаточное условие реальности неких сущностей; но это условие не является необходимым. У меня действительно есть сомнения по поводу того, что вещи, с которыми мы в принципе не можем взаимодействовать, не являются реальными. Но это уже другая история.

Аргументация в последней части книги строится вокруг устройства, в котором мы используем поляризованные электроны для того, чтобы исследовать нечто другое – слабые нейтральные токи. Я описываю некоторые детали процесса проектирования аппаратуры, создаваемой с тем, чтобы заставить работать некоторые сущности, которые до этого рассматривались как “просто теоретические”. Один из моментов, которые я подчеркиваю, состоит в том, что инженеры-физики, проектирующие аппаратуру, могут иметь совершенно различные теоретические вú дения того, что представляют собой электроны. Все, что требуется для их сотрудничества, – это согласие относительно того, что электроны делают.

Для времени, когда я пишу это предисловие, наиболее важной работой по истории и философии физики является книга Питера Галисона “Образ и логика: материальная культура микрофизики”. В этой книге Галисон развивает понятие “рабочей зоны”, которое объясняет, как ученые и инженеры с совершенно различным багажом знаний, квалификаций и убеждений способны работать вместе в достаточно широкой области физической науки. Согласие относительно фундаментальной теории является при этом менее важным, чем согласие относительно того, что делают теоретические сущности. В свете этого знания мы оказываемся способными использовать эти сущности для того, чтобы исследовать другие, значительно менее известные аспекты универсума.

Мне бы хотелось закончить такой мыслью. Когда я говорил “Если вы можете напылять их, значит они реальны”, я основывался на том, что имелся некоторый момент в их напылении, а именно та часть эксперимента, которая предназначалась для исследования чего-то другого, в данном случае для исследования того, существуют ли “свободные кварки”, дробные заряды, составляющие 1/3 заряда электрона. Когда мы используем некоторые ненаблюдаемые сущности для исследования других аспектов природы, мы имеем право утверждать (пока нам не докажут, что мы ошибаемся в том, что мы делаем), что эти сущности реальны. Вы убедитесь, что это действительно материалистическая книга.

ВВЕДЕНИЕ: РАЦИОНАЛЬНОСТЬ

“Вы спрашиваете меня, какие черты философов вызывают идиосинкразию?.. Например, отсутствие у них исторического чувства, их ненависть к становлению, их египтицизм. Они воображают, что делают честь какой-нибудь вещи, если деисторизируют ее, sub specie aeterni , – если делают из нее мумию.”

Ф. Ницше. “Сумерки идолов”*

Философы долго делали из науки мумию. Когда же труп был, наконец, распеленут, и философы увидели останки исторического процесса становления и открытия, они придумали для себя кризис рациональности. Это случилось где-то около 1960 года.

Это событие было кризисом, поскольку оно перевернуло старую традицию мышления, считавшую, что научное знание – венец достижений человеческого разума. Скептики всегда сомневались в том, что безмятежная панорама науки как собирания и накапливания знания верна, но теперь они получили оружие в виде исторических подробностей. Посмотрев на некоторые неблаговидные события в истории науки, многие философы забеспокоились о том, играет ли разум большую роль в интеллектуальной конфронтации. Разум ли определяет то, какая теория находится ближе к истине и какое исследование следует предпринимать? Стало совсем не очевидно, что именно разум должен определять такие решения. Некоторые люди, может быть те, кто уже считал, что мораль культурно обусловлена и относительна, предложили считать, что “научная истина” есть социальный продукт, не претендующий на абсолютную силу или даже релевантность.

Начиная с этого кризиса доверия, рациональность стала одним из двух моментов, который овладел умами философов науки. Мы спрашиваем: что мы в действительности знаем? Что мы должны полагать? Что такое факт? Что такое хорошие основания? Рациональна ли наука настолько, насколько люди привыкли думать? Не есть ли весь этот разговор о разуме всего лишь дымовой завесой от технократов? Такие вопросы о разумном знании и полагании традиционно относятся к логике и эпистемологии. Данная книга не касается этих вопросов.

Научный реализм является другим важным вопросом. Мы спрашиваем: Что такое мир? Какого рода вещи он содержит? Что истинного о них известно? Что есть истина? Являются ли сущности, постулируемые физиками-теоретиками, реальными, или они суть лишь конструкты человеческого разума, способные организовать наш опыт? Это вопросы о реальности. Они относятся к области метафизики. В этой книге я выбрал их для того, чтобы систематизировать мои вводные положения по философии науки.

Споры как о разуме, так и о реальности давно поляризовали сообщество философов науки. Эти споры современны и сейчас, поскольку многие философские дебаты о естественных науках вращаются вокруг разума и реальности. Но ни один из этих споров не нов. Вы можете обнаружить их еще в древней Греции, где зародилась философия науки. Я выбрал реализм, но можно рассматривать и рациональность: эти вопросы переплетаются. Остановиться на одном из них, не значит исключить другой.

Важны ли оба эти вопроса? Сомневаюсь. Мы в самом деле хотим знать, что действительно реально, и что подлинно рационально. Но вы увидите, что я отвергаю многие вопросы о рациональности, и являюсь реалистом только на самой прагматической основе. Такой подход не умаляет моего уважения к глубинам нашей потребности в разуме и реальности, а также в ценности каждой из этих идей как исходных точек.

Я буду говорить о том, что реально, но прежде чем продолжить, мы попытаемся увидеть, как “кризис рациональности” возник в недавнем прошлом философии науки. Он мог бы также получить название “истории ошибки”. Это история о том, как из превосходной работы можно получить не вполне обоснованные выводы.

Беспокойства по поводу разума и рациональности оказывают влияние на многие аспекты современной жизни, но в отношении философии науки они всерьез начались со знаменитого предложения, опубликованного двадцать лет назад:

“Если рассматривать историю не только как собрание анекдотов и хронологических сведений, то она может произвести коренное преобразование того образа науки, который в настоящее время владеет нашими умами”.

Коренное преобразование – анекдот или хронология – образ науки, в настоящее время владеющий нашими умами , – это слова, с которых начинается знаменитая книга Томаса Куна “Структура научных революций”. Сама книга произвела коренное преобразование и вызвала кризис рациональности невольно для ее автора.

Разделяемый образ науки

Как история могла привести к кризису? Частично благодаря предшествующему образу мумифицированной науки. Вначале дело выглядит так, как будто единого образа не было. Возьмем к примеру двух ведущих философов. Рудольф Карнап и Карл Поппер начали свой научный путь в Вене, в 1930-е годы уехали оттуда: Карнап – в Чикаго и Лос-Анджелес, а Поппер в Лондон. Оттуда они начали свои длительные споры.

Они не соглашались во многом, но только потому, что сходились в основном: они считали, что естественные науки замечательны, а лучше всех – физика. Она служит воплощением человеческой рациональности. Было бы чудесно иметь критерий для отличения такой хорошей науки от плохой бессмыслицы или неправильно построенных рассуждений.

Здесь появилось первое расхождение: Карнап думал, что необходимо проводить различение в терминах языка, в то время как Поппер считал, что изучение смыслов не имеет ничего общего с пониманием науки. Карнап говорил, что научный дискурс осмыслен, а метафизические рассуждения – нет. Осмысленные предложения должны быть верифицируемы в принципе, иначе они ничего не говорят о мире. Поппер думал, что верификация идет по неправильному пути, поскольку достаточно общие научные теории никогда не могут быть верифицированы. Их границы слишком широки для этого. Однако они могут быть проверены, и, возможно, будет установлена их ложность. Предложение научно, если оно фальсифицируемо . По мнению Поппера, донаучная метафизика не так уж плоха, поскольку нефальсифицируемая метафизика часто служит спекулятивной предшественницей фальсифицируемой науки.

Это различие выдает еще одно, более глубокое. Верификация Карнапа направлена снизу вверх: делай наблюдения и смотри, как они подтверждают или верифицируют более общее утверждение. Фальсификация Поппера направлена сверху вниз: сначала сформируй теоретическое утверждение, а затем выводи следствия и проверяй их на истинность.

Карнап действует в рамках традиции, ставшей общепринятой начиная с семнадцатого века и полагавшей, что наука является индуктивной по своей природе. Исходно это обозначало, что исследователь должен делать точные наблюдения, проводить аккуратные эксперименты, честно записывать результаты, затем делать обобщения и проводить аналогии, постепенно вырабатывая гипотезы и теории, все время разрабатывая новые понятия для того, чтобы осмысливать и организовывать факты. Если теории выдерживают последующие проверки, значит они содержат некоторые знания о мире. Мы даже можем прийти к основополагающим законам природы. Философия Карнапа – это форма такого подхода, принадлежащая двадцатому веку. Карнап думал о наших наблюдениях как об основаниях нашего знания и провел свои последние годы в попытках изобрести индуктивную логику, которая объяснила бы, как наблюдаемое свидетельство может поддерживать разнообразные гипотезы.

Существует более ранняя традиция. Древнегреческий рационалист Платон восхищался геометрией, но не думал так лестно о высокоразвитых металлургии, медицине или астрономии своих дней. Это преклонение перед дедукцией сохранилось в учении Аристотеля: подлинное знание, то есть наука, заключается в выведении следствий из исходных принципов с помощью доказательства. Поппер питал отвращение к идее исходных принципов, но его часто называют дедуктивистом, потому что он считал, что есть только одна логика – дедуктивная. Поппер соглашался с Дэвидом Юмом, который в 1739 году выдвинул тезис о том, что наше стремление к обобщению опыта является лишь психологической склонностью. Такая склонность не может служить основанием для индуктивного обобщения, так же как склонность молодого человека не доверять своему отцу не является основанием доверять первому больше, чем второму. Согласно Попперу, рациональность науки не имеет ничего общего с тем, как хорошо наш опыт поддерживает наши гипотезы. Рациональность, полагает он, – суть метода, а метод, заключается в выдвижении гипотез и их опровержении. Образуем далеко идущие предположения о мире, выведем из них некоторые наблюдаемые следствия. Проверим, истинны ли они. Если да, проведем другие проверки. Если нет, пересмотрим предположения или, еще лучше, придумаем новые.

Согласно Попперу, мы можем сказать, что гипотеза, прошедшая множество проверок, является подкрепленной (corroborated), но это не значит, что она хорошо поддерживается эмпирической очевидностью. Это означает лишь, что эта гипотеза удержалась на плаву в бурном море критических проверок. Карнап, напротив, пытался создать теорию подтверждения, анализируя то, как соответствие с эмпирическими данными делает гипотезу более вероятной. Сторонники Поппера упрекают сторонников Карнапа за то, что те не создали жизнеспособной теории подтверждения (confirmation). Те же, в отместку, говорят, что разговоры Поппера о подкреплении либо пусты, либо являются скрытым способом ввести в обсуждение понятие подтверждения.

Поля битв

Карнап думал, что концепции значения и теория языка важны для философии науки. Поппер презирал эти проблемы как схоластические. Карнап предпочитал верификацию как средство для отличения науки от ненауки. Поппер поддерживал фальсификацию . Карнап пытался сформулировать хорошие основания для такого различения в терминах теории подтверждения , а Поппер считал, что рациональность заключается в методе. Карнап думал что знание имеет основания , а Поппер считал, что оснований нет, и все наше знание подвержено ошибкам (fallible ). Карнап верил в индукцию, а Поппер считал, что нет иной логики кроме дедукции.

Все это создает впечатление, что до Куна не было стандартного, общепринятого “образа” науки. Но это не так: как только мы встречаем двух философов, расходящихся по десятку различных пунктов, мы знаем, что на самом деле они согласны практически во всем. Они разделяют один и тот же образ науки, образ, отвергаемый Куном. Если бы два человека и в самом деле были бы не согласны по поводу основных вопросов, они не нашли бы общей почвы для последовательного обсуждения специфических отличий.

Общая почва

Карнап и Поппер полагали, что естественные науки – наилучший образец рационального мышления. Приведем другие положения, по которым они сходились. Они использовали эти положения по-разному, но важно то, что такие общие положения были.

Оба философа думали, что существует довольно четкое различие между наблюдением и теорией . Оба считали, что рост знания в общем кумулятивен (т. е. носит накопительный характер). Поппер придавал большое значение опровержениям, но считал, что наука развивается эволюционно и стремится к истинной теории универсума. Оба философа считали, что у науки довольно строгая дедуктивная структура . Оба считали, что научная терминология является или должна быть достаточно строгой . Оба верили в единство науки . Это означает, что все науки должны применять одни и те же методы, так что гуманитарные науки должны иметь ту же методологию, что и физика. Более того, они полагали, что по крайней мере естественные науки являются частью одной науки, и мы вправе ожидать от биологии, что она будет сведена к химии, так же как химия сводится к физике. Поппер пришел к мысли, что по крайней мере часть психологии и социального мира не сводится строго к физическому миру, но у Карнапа не было подобных сомнений. Он был основателем серии томов под общим названием “Энциклопедия единой науки”.

Оба соглашались с тем, что существует фундаментальное отличие контекста подтверждения (justification ) от контекста открытия . Эти термины принадлежат Гансу Рейхенбаху, третьему знаменитому философскому эмигранту этого поколения. Обсуждая контекст открытия, историки, экономисты, социологи или психологи зададут уйму вопросов: Кто сделал открытие? Когда? Было ли это счастливой догадкой, идеей, украденной у соперника, или вознаграждением за двадцатилетний упорный труд? Кто оплачивал исследование? Какая религиозная или социальная среда способствовала или препятствовала этой разработке? Все эти вопросы возникают в контексте открытия .

Теперь рассмотрим конечный интеллектуальный продукт : гипотезу, теорию или мнение. Разумна ли она, подтверждена ли фактами, подкреплена ли экспериментом, прошла ли строгую проверку? Это вопросы о подтверждении или непротиворечивости . Философы заботятся о подтверждении, логике, причине, непротиворечивости, методологии. С профессиональной точки зрения Поппера и Карнапа не интересовали исторические обстоятельства открытия, психологические нюансы, общественные взаимодействия, экономическая среда. Как говорил Кун, они использовали историю только в хронологических целях или как источник различных примеров, пригодных для иллюстрации своих концепций. Поскольку представление Поппера о науке более динамично и диалектично , оно ближе историцисту Куну, чем плоский формализм работ Карнапа по подтверждению. Но все же, в основном, философские системы Карнапа и Поппера аисторичны: они рассматривают науку вне времени, вне истории.

Размывание образа

Прежде чем объяснить, почему Кун отошел от своих предшественников, мы можем легко составить список отличий, просто пройдясь по основаниям, которые были общими для Поппера и Карнапа. Кун придерживается следующего.

Не существует резкого различия между наблюдениями и теорией.

Наука не кумулятивна (то есть не носит накопительного характера).

Реальная наука не имеет строгой дедуктивной структуры.

Реальные научные понятия не очень точны.

Методологическое единство науки – ложь: существует множество разрозненных средств, используемых для исследований различного вида.

Сами по себе науки разъединены. Они состоят из большого числа только отчасти пересекающихся малых дисциплин, представители которых с течением времени могут даже не понимать друг друга. (По иронии судьбы, бестселлер Куна появился в отживающей свой век серии “Энциклопедия единой науки”.)