(1895-1990) - амер. философ, социолог, культуролог. Выступал против науч.-техн. прогресса, за возрождение ценностей Средневековья («Техника и цивилизация», 1934; «Миф о машине», Т. 1-2. 1967-70). Работы М. по градостроительству и архитектуре оказали значительное влияние на урбанистику в США. Осн. работы М. можно разделить на 3 группы: 1. Социол. анализ амер. культуры и иск-ва; 2. Социология урбанизации; 3. Анализ фундаментальных проблем развития культуры и об-ва. Особый интерес представляют исследования М. о культуре городов и взаимосвязи между техн. прогрессом, развитием цивилизации и чел. ценностями. В кн. «Город в истории» М. обращается к проблемам возникновения, развития и существования города в истор. процессе. Согл. его теории город как опред. эмерджент появляется в древнем об-ве и вызывает всеобъемлющее изменение структуры экон., духовной, культ. жизни социума. Разл. компоненты при включении в городскую единицу преобразуются и превращаются в более сложную и неустойчивую (по сравнению с деревней) схему, но гл. изменения происходят с человеком, результатом чего становится развитие чел. способностей во всех направлениях. Ценность данной работы М. закл. в последовательном изложении эволюционных преобразований, происходящих с городами на протяжении всей истории их развития. Работы М. содержат большой материал, связанный с критикой технократич. сущности капитализма. По его мнению, наука и техника сделались своеобразной религией, а ученые - жрецами. Выход, к-рый он предлагает, - это эстетич. обуздание техники, возвращение ей чел. смысла и содержания; техника и наука должны служить человеку. Труды М. оказали значительное влияние на развитие совр. социологии и культурологии. Соч.: Миф о машине. СПб., 2006. Л.Г.Скульмовская

Отличное определение

Неполное определение ↓

Мамфорд Льюис

(1895-1976) амер. философ, культуролог и писатель. Почетный член Амер. ин-та архитектуры, почетный доктор архитектуры в Риме, член Амер. филос. об-ва, Амер. академии искусств и наук. Окончил Колумбийский и Нью-йоркский ун-ты, школу социальных исследований. Преподавал в Дартмут. колледже, Стенфорд. и Пенсильван. ун-тах, в 70-е гг. в Массачусет. технологич. ин-те. Его перу принадлежит около 30 крупных произведений, не считая статей и публикаций. Начал писать как специалист по архитектуре и городскому планированию. Как литератор стал публиковаться с 1919. Затем круг его интересов значительно расширяется, он рассматривает три группы проблем: социол. анализ амер. культуры и искусства; социология урбанизации; теоретико-филос. анализ фундаментальных проблем развития культуры и об-ва. С сер. 30-х гг. М. занялся проблемой взаимоотношений между техникой и цивилизацией, между миром техники и миром человека. Первая его книга “История утопии” (1922) посвящена исследованию лит-ры. Он предлагает классификацию утопий. Демаркационным принципом выступают у него два вида функций: одна - избавление или компенсация - выражает стремление к немедленному освобождению от трудностей и крушений, выпавших на долю человека. Другая пытается обеспечить условия освобождения в будущем (утопии бегства и утопии реконструкции). Осмысливая утопию как поразит. феномен человеч. сознания, М. делает вывод, что многие ин-ты, о к-рых говорится в утопиях, возникли в городе. Именно в начале урбанистской цивилизации не только вскрывается архетип города как утопии, олицетворявшей высший порядок, но и открывается другая сторона утопии - мегамашина, прообраз всех других механич. машин. М. считает, что техника принесла с собой технизацию об-ва, человека и человеч. отношений. Человек стал своего рода перемещенным лицом в созданном им самим мире. Между тем об-во должно развиваться в гармонии с развитием отдельной личности. Все время возрастающий разрыв между уровнями технологии и нравственности привели к ситуации господства “мегамашины” - предельно рационализированной и бюрократизированной надиндивидуальной социальности. Цель М. - подвергнуть сомнению и исходные посылки, и прогнозы, на к-рых основана наша приверженность к существующей форме технич. и научного прогресса как самодовлеющей цели. М. отказывается от определения человека как животного, использующего орудия труда. Он критикует существующую тенденцию датировать доистор. временами непреодолимый интерес совр. человека к орудиям, машинам, техн. мастерству, отвергает тенденцию приписывать орудиям и машинам особый статус в технологии и совершенно пренебрегать не менее важной ролью других приспособлений. Человек обладал одним всецелевым орудием: собственным телом. Возникновение языка было несравнимо более важным для дальнейшего человеч. развития, чем создание ручных топоров. Рассматривать человека как главным образом изготавливающее орудия животное - значит пропустить осн. главы человеч. предистории, фактически решающие этапы развития. В концепции М. важное значение имеет понятие мегамашины - так он называет первичную коллективную машину - человеч. модель всех последующих специализированных машин. То, что совр. экономисты назвали веком машин, имело свое происхождение не в 18 в., но на заре самой цивилизации. Ни древняя, ни современная мегамашина, несмотря на автоматизм отд. механизмов и операций, не появились сами по себе, а были специально изобретены человеком, и значит. часть присущих этому огромному коллективному организму качеств первоначально принадлежала древнему Архетипу - Человеку-Организации. Система как таковая является продолжением данного типа человека - от самых примитивных форм подчиненности традициям до высших форм полит. власти он выступает одновременно и как творец, и как творение, и как создатель, и как последняя жертва мегамашины. Гуманизм и социальная справедливость принесены в жертву техн. прогрессу и техн. империализму. Прогресс стал божеством, наука и техника - религией, а ученые - сословием новых жрецов. Выход М. усматривает в эстетизации техники. “Город в истории” (1961) - всеохватывающее истор. исследование роли городов в человеч. истории. Два тома “Мифа машины” - критич. переоценка роли техники в человеч. развитии. М. ставит вопрос, что же в действительности останется от человеч. жизни, если одна автономная функция за другой будут захватываться машиной. Люди, возможно, должны будут генетически измениться, чтобы соответствовать мегамашине. Соч. : The Story of Utopias. L., 1923; N.Y., 1962; The Myth of the Machine. Technics and Human Development. V. 1-2. N.Y., 1966-70; Utopia: the City and the Machine // Daedalus. Camb., 1965. № 2; Техника и природа человека // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. П.С. Гуревич. Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996

Мамфорд, Льюис (англ. Lewis Mumford; 1895-1990) - американский философ, историк, социолог и культуролог.Рассматривал иерархические цивилизации как Мегамашины, где люди сведены к стандартизированным и взаимозаменяемым компонентам. Поэтому техника становится активным субъектом реальности, трансформирующим человека по своему образу и подобию. Историю техники делил на эотехнический, палеотехнический и неотехнический периоды. Первый период - это гармония техники и природы, характерный для средневековой эпохи. Второй период - это господство паровой машины, когда техника порабощает человека и природу. И, наконец, третий период, когда техника поворачивается лицом к человеку (расцвет бытовой техники) и к природе (использование энергии электричества)

Изучая историю развития городов мира, пришел к выводу о важной роли субъективного фактора в размещении промышленности и наделении населенных пунктов теми или иными функциями. В целом представляют интерес исследования М. о культуре городов и взаимосвязи между техническим прогрессом, развитием цивилизации и человеческими ценностями.

Основные работы Л. Мамфорда: «Техника и цивилизация»; «Культура городов»; «Города в истории»; «Техника и природа человека»; «Миф машины».

Л. Мамфорд

Техника и природа человека

(Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986. С. 225-239.)

Мы все осознаем, что нынешний век стал свидетелем коренного преобразования всего человеческого окружения главным образом благодаря влиянию математических и физических наук на технологию. Этот переход от эмпирической, традиционной техники к экспериментальному научному способу открыл такие новые сферы, как ядерная энергия, сверхзвуковой транспорт, компьютерный интеллект и мгновенная планетарная связь.

Исходя из принятого в настоящее время представления о связи человека и техники, наша эпоха переходит от первобытного состояния человека, выделившегося благодаря изобретению орудий труда и оружия с целью достижения господства над силами природы, к качественно иному состоянию, при котором он не только завоюет природу, но полностью отделит себя от органической среды обитания. С помощью этой новой мегатехнологии человек создаст единую, всеохватывающую структуру, предназначенную для автоматического функционирования. Человек из активно функционирующего животного, использующего орудия, становится пассивным, обслуживающим машину животным, собственные функции которого, если этот процесс продолжится без изменения, либо будут переданы машине, либо станут сильно ограниченными и регулируемыми в интересах деперсонализированных коллективных организаций. Предельная тенденция подобного развития была верно предвосхищена сатириком Сэмюэлем Батлером более века тому назад. Но только в наше время его веселая фантазия начинает превращаться в совсем не безобидную реальность.

Цель работы - подвергнуть сомнению как исходные посылки, так и прогнозы, на которых основана наша приверженность к существующей форме технического и научного прогресса как цели самой по себе. Особо считаю необходимым бросить тень сомнения на общепринятые теории фундаментальной природы человека, не явно в течение прошлого столетия лежавшие в основе нашей постоянной переоценки роли орудий и машин в человеческой экономике. Я бы допустил, что не только Карл Маркс ошибался, придавая орудиям труда направляющую функцию и центральное место в человеческом развитии, но что даже на вид смягченная интерпретация Тейяра де Шардена относит ко всей истории человека узкий технологический рационализм нашего века и проецирует в будущее конечную стадию, на которой все дальнейшие возможности человеческого развития были бы исчерпаны, потому что ничего бы не осталось от первоначальной природы человека, что не было бы поглощено (если вообще не подавлено) технической организацией интеллекта в универсальном всесильном слое разума.

Так как заключения, к которым я пришел, требуют для своего обоснования большого объема доказательств, я допускаю, что последующее суммарное изложение должно из-за своей краткости казаться искусственным и неубедительным. Я могу только в лучшем случае надеяться показать, что существуют серьезные причины для пересмотра всей картины как человеческого, так и технического развития, на котором основывается современная организация западного общества.

Итак, мы не сможем понять роли, которую играла в человеческом развитии техника, без более глубокого понимания природы человека: хотя само это понимание в течение последнего века потеряло ясность, будучи обусловлено социальной средой, в которой неожиданно распространилась масса новых механических изобретений, сметая многие древние процессы и институты и изменяя само наше представление как о человеческих пределах, так и о технических возможностях.

Более чем в течение века человека обыкновенно определяли как животное, использующее орудия труда. Платону подобное определение показалось бы странным, поскольку он приписал восхождение человека из примитивного состояния, в равной мере как Марсу и Орфею, так и Прометею и Гефесту, богу-кузнецу. Однако описание человека, как главным образом использующего и изготавливающего орудия труда, стало настолько общепринятым, что простая находка фрагментов черепов, вместе с грубо обработанными булыжниками, как в случае австралопитека Л. С. Б. Лики, полагается вполне достаточной для идентификации существа как проточеловека, несмотря на его заметные анатомические отличия и от более ранних человекообразных обезьян, и от людей, а также несмотря на более дискредитирующий подобную интерпретацию факт отсутствия в течение последующего миллиона лет заметного усовершенствования технологии обтесывания камней. Многие антропологи, приковывая внимание к сохранившимся каменным артефактам, беспричинно приписывают развитие высшего человеческого интеллекта созданию и использованию орудий труда, хотя моторно-сенсорные координации, вовлеченные в подобное элементарное производство, не требуют и не вызывают какой-либо значительной остроты мысли. Поскольку субгоминиды Южной Африки имели объем мозга около трети объема мозга homo sapiens, в действительности не более, чем у многих человекообразных обезьян, способность к изготовлению орудий труда, как недавно заметил доктор Эрнст Майр, не требовала и не создавала развитого черепно-мозгового аппарата древних людей.

Вторая ошибка в интерпретации природы человека менее простительна: это существующая тенденция датировать доисторическими временами непреодолимый интерес современного человека к орудиям, машинам, техническому мастерству. Орудия и оружие древнего человека были такими же, как и у других приматов - его зубы, когти, кулаки, - так было в течение долгого времени до тех пор, пока он не научился создавать каменные орудия, более функционально эффективные, чем эти органы. Я полагаю, что возможность выжить без инородных орудий дала древнему человеку достаточное время для развития тех нематериальных элементов его культуры, которые в конечном счете значительно обогатили его технологию.

Антропологи, рассматривая с самого начала изготовление орудий как центральный момент в палеолитической экономике, недооценили или пренебрегли массой устройств (менее динамичных, но не менее искусных и оригинальных), в использовании и изготовлении которых многие другие виды в течение долгого времени оставались значительно более изобретательными, чем человек. Несмотря на противоположное свидетельство, которое выдвинули Р. У. Сэйс, К. Дэрил Форд и Андре Леруа-Гуран, все еще существует устаревшая тенденция приписывать орудиям и машинам особый статус в технологии и совершенно пренебрегать не менее важной ролью различных приспособлений. Такой взгляд на вещи оставляют без внимания роль контейнеров: горнов, ям для хранения, хижин, горшков, ловушек, корзин, бункеров, загонов для скота, а позже рвов, резервуаров, каналов, городов. Эти статические компоненты всегда играют важную роль в технологии, не меньшую и в наши дни, с ее высоковольтными трансформаторами, гигантскими химическими ретортами, атомными реакторами.

Из любого исчерпывающего определения техники должно бы следовать, что многие насекомые, птицы, млекопитающие сделали значительно более радикальные новшества в изготовлении контейнеров, чем достигли в изготовлении орудий предки человека до появления homo sapiens: примем во внимание сложные гнезда и домики, бобровые плотины, геометрические ульи, урбаноидные муравейники и термитники. Короче говоря, если техническое умение было бы достаточным для определения активного человеческого интеллекта, то человек долгое время рассматривался бы как безнадежный неудачник по сравнению со многими другими видами. Последствия такого подхода должны быть ясны: а именно, не было ничего уникально человеческого в древней технологии до той поры, пока она не оказалась видоизменной лингвистическими символами, социальной организацией и эстетическими замыслами. На этой стадии производство символов резко обогнало производство орудий и в свою очередь способствовало развитию более ярко выраженной технической способности.

В таком случае, я полагаю, в начале своего развития человеческая раса достигла особого положения не только на основе своей способности использования и производства орудий. Или, скорее, человек обладал одним основным всецелевым орудием, которое было более важным, чем любой последующий набор, а именно - его собственным, движимым умом телом, каждой его частью, а не только сенсорно-моторными действиями, которые произвели ручные топоры и деревянные копья. Для компенсации своего чрезвычайно примитивного рабочего механизма древний человек обладал значительно более важным и ценным качеством, которое расширяло весь его технический горизонт: тело, которое не создано для какого-либо одного рода деятельности, именно благодаря своей необычайной лабильности и пластичности более эффективно при использовании как своего расширяющегося внешнего окружения, так и одинаково богатых внутренних психических ресурсов.

Благодаря чрезмерно развитому, постоянно активному мозгу человек обладал большей умственной энергией, чем ему необходимо было для выживания на чисто животном уровне. И он был, естественно, вынужден давать выход этой энергии не только при добывании пищи и размножении, но и в тех способах жизнедеятельности, которые превращали эту энергию непосредственно и творчески в соответствующие культурные, т. с. символические, формы. Расширяющая границы жизни культурная «работа» заняла более важное положение, чем утилитарный ручной труд. Эта более широкая область повлекла за собой значительно больше, чем тренировку руки, мускула и глаза при изготовлении и использовании орудий: кроме того, она требовала контроля всех человеческих биологических функций, включая его склонности, органы выделения, его растущие эмоции, широко распространяющиеся сексуальные действия, его мучительные и соблазнительные сны. Даже рука была не просто мозолистым рабочим орудием: она ласкала тело возлюбленного, прижимала ребенка к груди, делала важные жесты или выражала в упорядоченном танце и совместном ритуале некоторые иным образом невыразимые чувства жизни или смерти, о запомнившемся прошлом или желаемом будущем. Орудийная техника и наша производная машинная техника являются лишь специализированными фрагментами биотехники: и под биотехникой понимается все необходимое человеку для жизни.

На основе такой интерпретации вполне можно оставить открытым вопрос, происходят ли стандартизированные образцы и повторяющийся порядок, который стал играть такую эффективную роль в развитии орудий, начиная с древних времен, как указал Роберт Брэйдвуд, единственно из производства орудий. А разве не происходят они в такой же мере, а может даже более, из форм ритуала, песни, танца - форм, которые существуют в развитом состоянии среди примитивных народов, часто даже в более совершенной, и законченной форме, чем их орудия. В действительности существуют распространенные данные, впервые отмеченные Артуром Хоккартом, что ритуальная точность церемонии значительно ранее предшествовала механической точности в работе; и что даже жесткое разделение труда появляется впервые благодаря специализации в обрядовых службах. Эти факты могли бы помочь объяснить, почему примитивные народы, которым быстро надоедают чисто механические работы, способные улучшить их физическое благосостояние, будут тем не менее повторять значимый для них ритуал вновь и вновь, часто вплоть до изнеможения. Тот факт, что техника обязана игре и игре с игрушками, мифу и фантазии, магическому обряду и религиозному механическому запоминанию, к которому я привлек внимание в «Технике и цивилизации», все еще должен быть в достаточной степени осознан, хотя Йохан Хейзинга с homo ludens (человек играющий) зашел так далеко, что рассматривает саму игру как формирующий элемент всей культуры.

Производство орудий в узком техническом смысле действительно, возможно, восходит к нашим африканским человеческим предкам. Но техническое вооружение клэктонской и ашельской культур оставалось чрезвычайно ограниченным до тех пор, пока не появились существа с нервной системой, более близкой к системе homo sapiens, чем к каким-либо другим человекоподобным предкам, и не привели в действие не только руки и ноги, но и все тело и ум, воплощая их не просто в материальное богатство, но и в более символические неутилитарные формы.

В этом пересмотре принятых технических стереотипов я бы пошел даже дальше, ибо полагаю, что на каждой стадии человеческие технологические достижения и преобразования были менее направлены на прямое увеличение добычи пищи или контроля над природой, чем на утилизацию его собственных громадных внутренних ресурсов, и на выражение его латентных суперорганических потенциальных возможностей. Когда человеку не угрожало враждебное окружение, его расточительная, гиперактивная нервная организация, все еще часто иррациональная и неуправляемая, служила скорее препятствием, чем помощью в его выживании. Если это так, контроль над его психосоциальной средой на основе выработки общей символической культуры был более существенным и, как необходимо заключить, значительно предшествовал и опережал контроль над внешней средой.

При таком подходе возникновение языка - напряженная кульминация более элементарных человеческих форм выражения и передачи значения - было несравнимо более важным для дальнейшего человеческого развития, чем обработка горы ручных топоров. Наряду с относительно простыми координациями, требуемыми для использования орудий, тонкое взаимодействие многих органов, необходимое для создания членораздельной речи, явилось намного более поразительным достижением и, должно быть, занимало значительную часть времени, энергии и умственной концентрации древнего человека, поскольку его коллективный продукт - язык - был бесконечно более сложным и изощренным, чем набор орудий труда в Египте или Месопотамии. Ибо только тогда, когда знание и практика могли быть накоплены в символических формах и передаваться при помощи произнесенного слова от поколения к поколению, стало возможным сохранять каждое новое культурное приобретение от разрушения течением времени или с исчезновением предшествующего поколения. Тогда и только тогда стало возможным одомашнивание растений и животных. Нужно ли напоминать, что это техническое преобразование было достигнуто при помощи орудий, не более совершенных, чем палка для копания, топор или мотыга. Плуг, как и колесо телеги, появился значительно позднее как специализированное приспособление для широкомасштабного выращивания зерна на полях.

Рассматривать человека как главным образом изготавливающее орудия животное - это значит пропустить основные главы человеческой предыстории, которые фактически были решающими этапами развития. В противовес стереотипу, в котором доминировало орудие труда, данная точка зрения утверждает, что человек является главным образом использующим ум, производящим символы, самосовершенствующимся животным; и основной акцент всей его деятельности - его собственный организм. Пока человек не сделал нечто из себя самого, он мало что мог сделать в окружающем его мире.

В этом процессе самораскрытия и самотрансформации техника в узком смысле, конечно, служила человеку хорошо лишь как вспомогательное средство, но не как главный действующий агент в его развитии; ибо техника, вплоть до нашего нынешнего времени, никогда не была отделена от большей культурной целостности, и еще менее техника господствовала над всеми остальными институтами. Первоначальное развитие древнего человека было основано на том, что Андре Вараньяк13 удачно назвал «технологией тела»: использование высокопластичных свойств тела для выражения его еще неоформленного и неинформированного ума, до того как этот ум уже приобрел посредством развития символов и образов свои собственные, более соответствующие ему бесплотные технические инструменты. Создание важных типов символического выражения, а не более эффективных орудий с самого начала было основой дальнейшего развития homo sapiens.

К сожалению, концепции человека как главным образом homo faber, производителя орудий, а не как homo sapiens, производителя ума, были настолько прочными в XIX веке, что первое открытие искусства в пещерах Альтамиры было отвергнуто как мистификация, поскольку ведущие палеоэтнологи не признали бы, что охотники ледникового периода, оружие и орудия которых они недавно открыли, могли иметь как свободное время, так и наклонности создавать искусство - не грубые формы, но образы, демонстрирующие мощь наблюдения и абстракции высокого порядка.

Но, когда мы сравниваем резьбу и живопись ориньякского или мадленского периодов с их сохранившимися техническими достижениями, то кто скажет, искусство или техника демонстрируют более высокое развитие? Даже выполненные в совершенстве резцы солютрейской культуры в форме листа благородного лавра были даром эстетически восприимчивых ремесленников. Классическое греческое употребление слова technics не делает различия между промышленным производством и искусством и для большей части человеческой истории эти аспекты были неотделимы, одна сторона соответствует объективным условиям и функциям, другая отвечает субъективным потребностям и выражает общие чувства и значения.

Наше время еще не преодолело специфический утилитарный подход, рассматривающий техническое изобретение как первичное, а эстетическое выражение как вторичное или даже ненужное; и это означает, что все еще приходится признавать, что вплоть до нашего времени техника ведет свое происхождение от цельного человека в его взаимодействии с каждой частью среды, использующего каждую свою способность, чтобы максимально реализовать собственные биологические, экологические и психологические потенции.

Даже на самой ранней стадии использование ловушек и добывание пищи меньше зависело от орудий, чем от пристального наблюдения привычек животных и мест их обитания, наблюдения, подкрепленного широким экспериментальным отбором растений и тонкой интерпретацией влияния различной пищи, снадобий, ядов на человеческий организм. И в этих садоводческих открытиях, которые, если Оукс Эймс был прав, должно быть, предварялись тысячелетиями активного одомашнивания растений, вкус и формальная красота играли не меньшую роль, чем их пищевое значение; так что ранее всех одомашненные растения (не имеются в виду злаки) часто ценились за цвет и форму их цветов, за их запах, структуру, пряность, а не просто за питательность. Эдгар Андерсон предположил, что неолитический сад, как и сады во многих более примитивных культурах сегодня, был, вероятно, смесью питательных растений, растений-красителей, лекарственных растений и декоративных растений - все они рассматривались как одинаково существенные для жизни. Подобным же образом некоторые наиболее смелые технические эксперименты древнего человека не имели никакого отношения к овладению внешней средой: они были связаны с анатомическим изменением или внешней отделкой человеческого тела в целях сексуальной выразительности, самовыражения или групповой идентификации. Аббат Анри Брейль открыл свидетельства таких действий, одинаково способствовавших развитию орнамента и хирургии уже в Мустьерской культуре.

Понятно, что орудия и оружие, далеко не всегда господствовавшие в человеческом техническом снаряжении (как слишком правдоподобно внушают нам каменные артефакты), составляют лишь малую часть биотехнической композиции; и борьба за существование, хотя иногда жестокая, не завладела полностью энергией и жизнеспособностью первобытного человека и не отвлекла его от более насущной потребности: внести порядок и значение в каждую часть его жизни. В этой более значительной борьбе ритуал, танец, песня, рисунок, резьба и более всего дискурсивный язык, должно быть, долго играли решающую роль.

В таком случае при своем возникновении техника была связана со всей природой человека. Примитивная техника была жизнеориентирована, а не узко трудоориентирована, и еще менее ориентирована на производство или на власть. Как во всех экологических комплексах, различие человеческих интересов и целей наряду с органическими потребностями ограничило чрезмерный рост какого-либо отдельного компонента. Что касается величайшего технического достижения до нашего времени - одомашнивания растений и животных, оно почти ничем не обязано новым орудиям, хотя с необходимостью поощряло создание глиняных контейнеров для хранения и сохранения сельскохозяйственных продуктов. Но неолитическое одомашнивание многим обязано, как теперь мы начинаем понимать, после Эдуарда Ханна и Гертруды Леви, интенсивному субъективному концентрированию на сексуальности во всех ее проявлениях, выраженному прежде всего в религиозных мифах и ритуале и еще более заметному в культовых предметах и символическом искусстве. Селекция растений, гибридизация, оплодотворение, удобрение, осеменение, кастрация были продуктами образного культивирования сексуальности, первое свидетельство которого мы находим уже за десятки тысяч лет до этого в подчеркнуто сексуальных резных изображениях палеолитической женщины - так называемых Венер.

Но там, где история в форме письменных памятников становится видимой, этой жизнеориентированной экономике, истинной политехнике был брошен вызов, и она была частично вытеснена серией радикальных технических и социальных нововведений. Около пяти тысяч лет тому назад появилась монотехника, целиком посвященная увеличению власти и богатства путем систематической организации повседневной деятельности по строго механическому образцу. В этот момент возникла новая концепция природы человека, и вместе с ней появился новый акцент на использовании физических энергий, космической и человеческой помимо процессов роста и размножения. В Египте Озирис символизирует старую плодородную, жизнеориентированную технику, Атон, бог Солнца, который специфически создал мир из своего собственного семени без содействия женщины, символизирует машиноориентированную технику. Распространение власти на основе безжалостного принуждения человека, на основе механической организации, принесло обладающим властью преимущественное положение в отношении питания и продления жизни.

Главным знамением этого изменения было создание первых сложных высокомощных машин; это совпало с новой системой правления, принятой всеми последующими цивилизованными обществами (хотя с неохотой - также и архаическими культурами) . Теперь работа над отдельной специализированной задачей, отделенная от других биологических и социальных действий, не только занимала полный день, но все больше завладевала всем жизненным временем. Это была фундаментальная отправная точка, которая в течение последних нескольких веков вела к увеличивающейся механизации и автоматизации всего производства. С созданием первых коллективных машин работа своим систематическим отделением от всей остальной жизни стала проклятием, ношей, жертвой, формой наказания: и как реакция, этот новый режим скоро пробудил компенсирующие мечты о не требующем усилий изобилии, эмансипации не только от рабства, но и от самой работы. Эти древние мечты, вначале выраженные в мифе, но долго задержавшиеся в своей реализации, господствуют и в паше время.

Машина, которую я упоминаю, никогда не была открыта в каких-либо археологических раскопках по простой причине: она была составлена почти полностью из человеческих частей. Эти части были соединены в иерархической организации под властью абсолютного монарха, команды которого, поддержанные коалицией священнослужителей, вооруженной знатью и бюрократией, обеспечивали подчинение всех компонентов машины аналогично функционированию человеческого тела. Назовем эту первичную коллективную машину - человеческую модель всех последующих специализированных машин - Мегамашиной. Этот новый тип машин был значительно более сложным, чем современное гончарное колесо или смычковая дрель, оставаясь наиболее развитым типом машины вплоть до изобретения механических часов в XIV веке.

Только посредством сознательного изобретения таких высокомощных машин могли быть осуществлены, часто в течение жизни одного поколения, колоссальные инженерные работы, которые знаменуют время пирамид в Египте и в Месопотамии. Эта новая техника впервые достигла высот своего развития в Большой пирамиде в Гизе, ее структура демонстрировала, как отметил Джеймс Бристед, стандарт точности измерения часового мастера. Действуя как одна механическая единица, состоящая из специализированных, подразделенных и соединенных воедино частей, 100 тысяч человек, которые работали на этой пирамиде, были в состоянии генерировать энергию в 10 тысяч лошадиных сил. Этот человеческий механизм сам по себе сделал возможным создание этой колоссальной постройки с использованием лишь простейших каменных и медных орудий - без помощи таких, в других случаях необходимых механизмов, как колесо, повозка, ворот, подъемная стрела, или лебедка.

Необходимо отметить две вещи в связи с этой энергетической машиной, поскольку они определяют ее в течение всего исторического периода вплоть до настоящего времени. Во-первых организаторы машины обрели свою силу и власть из космического источника. Точность измерения, абстрактный механический порядок, принудительная регулярность этой рабочей машины произошли непосредственно из астрономических наблюдений и абстрактных научных вычислений: негибкий, предсказуемый порядок, воплощенный в календаре, был затем перенесен на распределение по группам людских компонентов. На основе соединения божественной власти и жестокого военного принуждения громадное население заставили терпеть мучительную бедность и принудительную скучную, повторяющуюся работу для обеспечения «жизни, процветания и здоровья» божественного или полубожественного правителя и его окружения.

Во-вторых, легальные социальные дефекты человеческой машины - в то время, как и сейчас, - были частично компенсированы ее грандиозными достижениями в контроле над наводнениями, в производстве зерна и городском строительстве, которые, очевидно, приносили пользу всему обществу. Это закладывало основу роста в каждой сфере человеческой культуры: в монументальном искусстве, в систематизированном законе, в систематическом мысленном поиске и его фиксации.

Такой порядок, такая коллективная безопасность и богатство, которые были достигнуты в Месопотамии и Египте, позже в Индии, Китае, андской культуре и культуре майя, никогда не были превзойдены до тех пор, пока Мегамашина не была восстановлена в новой форме в наше время. Но понятийно машина уже была отделена от других человеческих функций и целей, кроме роста механической мощи и порядка.

Саркастически символичны были конечные продукты Мегамашины в Египте - могилы, кладбища и мумии, а в то время как позднее, в Ассирии и в других местах главным свидетельством их дегуманизированной эффективности было (что опять-таки типично) пустынное пространство разрушенных городов и отравленных почв.

Одним словом, то, что современные экономисты позднее назвали веком машин, имело свое происхождение не в XVIII веке, но на самой заре цивилизации. Все бросающиеся в глаза характеристики века машин уже присутствовали как в средствах, так и в целях коллективной машины. Поэтому данный Кейнсом проницательный рецепт «строительства пирамид» как фундаментального средства, с помощью которого можно справиться с бездушной производительностью высокомеханизированной технологии, приложим как к самым ее ранним проявлениям, так и к сегодняшним; ибо что такое ракета, как не точный динамический эквивалент, с позиций сегодняшней теологии и космологии, статической египетской пирамиды? Оба сооружения служат средством обеспечить за счет расточительных расходов переход на небеса некоторых избранных, поддерживая в связи с этим равновесие в экономической структуре, находящейся под угрозой ее собственной избыточной производительности

К несчастью, хотя рабочая машина была связана с провидением многочисленных творческих начинаний, которые ни одна малая общность не могла даже себе представить, тем более выполнить, наиболее заметный результат был достигнут военными машинами - колоссальными актами разрушения и уничтожении людей, актах, которые монотонно оскверняют страницы истории, от разграбления Шумера до взрыва Варшавы и Хиросимы. Раньше или позже, я считаю, мы должны иметь мужество спросить себя; является ли связь чрезмерной власти и производительности с одинаково чрезмерным насилием и разрушением чисто случайной?

Итак, злоупотребление Мегамашинами казалось бы невыносимым, если бы они не приносили преимущества всему сообществу, увеличивая максимум коллективных человеческих усилии и стремлений. По-человечески говоря, возможно, наиболее сомнительным из этих преимуществ было увеличение эффективности, полученное концентрацией над неукоснительно повторяющимися движениями в работе, уже реализованной в процессах размалывания и полировки в неолитическом процессе изготовления орудий. Это приучило цивилизованного человека к длинным периодам регулярной pаботы с возможно более высокой производительностью труда. Но социальный побочный продукт этой новой дисциплины был, возможно, даже более значительным; ибо некоторые психологические достоинства до этого времени ограниченные религиозным ритуалом, были перенесены на работу. Монотонные, без конца повторяющиеся задачи навязываемые Мегамашиной, которые в патологической форме мы должны ассоциировать с неврозом принуждения, тем не менее служили, по-видимому, как и весь ритуальный и ограничивающий порядок, снижению беспокойства и защите самого рабочего от часто демонических наущений подсознательного, более не удерживаемого под контролем традициями и привычками неолитической деревни.

Короче говоря, механизация и систематизация посредством рабочих армий, военных армий и в конце концов посредством производных способов промышленной и бюрократической организации дополнили и в значительной степени заменили собой религиозный ритуал как средство справиться с тревогой и средство поддержания психической стабильности в массовых популяциях. Организованная, без конца повторяющаяся работа давала ежедневные средства самоконтроля: научающий фактор является более проникающим, более эффективным, более универсальным, чем ритуал или закон. Этот до сих пор незамеченный психологический вклад был, возможно, более важным, чем количественные достижения в производственной эффективности, ибо последнее слишком часто компенсировалось неограниченными потерями в войне и завоевании. К несчастью, правящие классы, которые претендовали на освобождение от ручного труда, не были подчинены этой дисциплине; поэтому, как свидетельствует историческая хроника, их беспорядочные фантазии слишком часто находили дорогу в реальность через неразумные акты разрушения и уничтожения.

Обозначив начальные моменты этого процесса, я должен с сожалением обойти молчанием реальные институциональные силы, которые действовали в течение последних пяти тысяч лет, и совершить довольно внезапно прыжок в наше время, в котором древние формы биотехники либо подавлены, либо вытеснены и в котором непомерное увеличение Мегамашины само стало с растущей необходимостью условием продолжающегося научного и технического продвижения вперед. Эта безусловная приверженность Мегамашине рассматривается теперь многими как главная цель человеческого существования.

Но если ключи к разгадке, которые я пытался показать, окажутся полезными, многие аспекты научного и технического преобразования трех последних столетий потребуют переосмысления и осторожного пересмотра. Ибо по крайней мере мы теперь должны объяснить, почему весь процесс технического развития стал все более принудительным, тоталитарным, и - в его прямом человеческом выражении - обязательным и беспощадно иррациональным, действительно явно враждебным к более спонтанным проявлениям жизни, которые не могут быть отданы машине.

До того как соглашаться с окончательным переводом всех органических процессов, биологических функций и человеческих способностей в извне контролируемую механическую систему, все более автоматическую и саморазвивающуюся, было бы хорошо вновь проанализировать идеологические основания всей этой системы, с ее сверхконцентрацией на централизованной власти и внешнем контроле. Не должны ли мы действительно спросить себя, совместима ли возможная предназначенность этой системы с дальнейшим развитием специфических человеческих потенциальных возможностей?

Рассмотрим стоящие перед нами альтернативы. Если бы человек в действительности, как все еще предполагает принятая теория, был существом, в развитии которого наибольшую формирующую роль сыграло производство и манипулирование с орудиями, то на каких достаточных основаниях мы теперь предлагаем лишить человечество большого разнообразия автономных действий, исторически связанных с сельским хозяйством и производством, оставляя сохранившейся массе рабочих лишь тривиальные задачи наблюдения за кнопками и циферблатами и реагирования по каналам однонаправленной связи и дистанционного управления? Если человек действительно обязан своим интеллектом главным образом способностям изготовления и использования орудий, то на основе какой логики мы лишаем его орудий, так что он оказывается лишенным функций безработным существом, вынужденным принимать лишь то, что Мегамашина ему предлагает: автомат в рамках большей системы автоматизации, осужденный на принудительное потребление, так же как он был однажды осужден на принудительное производство? Что в действительности останется от человеческой жизни, если одна автономная функция за другой или захватываются машиной или хирургически уничтожаются и, возможно, генетически изменяются, чтобы соответствовать Мегамашине.

Но если данный анализ развития человека в связи с развитием техники представляется обоснованным, можно привести дополнительные доводы. Мы должны продолжать подвергать сомнению обоснованность общепринятой научной и педагогической идеологии, которая в настоящее время настоятельно требует сдвига фокуса человеческой деятельности с органической окружающей среды, социальной группы и человеческой личности на Мегамашину, рассматриваемую как конечное выражение человеческого ума, лишенного ограничений и качеств органического бытия. Эта машиноориентированная метафизика взывает к замене: она устарела как в древней форме века пирамид, так и в форме, присущей ядерному веку. Ибо огромное приращение знаний о биологическом происхождении человека и его историческом развитии, сделанное в течение последнего столетия, основательно подрывает эту сомнительную, не имеющую достаточного обоснования идеологию, с ее специальными социальными предпосылками и «моральными» императивами, на которых базировалась после XVII века впечатляющая ткань науки и техники.

С нашей сегодняшней выигрышной позиции мы можем видеть, что изобретателей и руководителей Мегамашины, начиная со времен пирамид и далее, фактически постоянно преследовали иллюзии всезнания и всемогущества - немедленного или ожидаемого. Теперь, когда они имеют в своем распоряжении внушительные ресурсы точной науки и технологию больших энергий, эти первоначальные иллюзии не стали менее иррациональными. Достигающие апогея в системе тотального управления, осуществляемого военно-научно-промышленной элитой, концепции ядерного века - абсолютной власти, непогрешимого компьютеризированного интеллекта, безгранично увеличивающейся производительности - соответствуют концепции бронзового века о небесном царстве. Такая власть, чтобы процветать на своих собственных основаниях, должна разрушить симбиотические кооперации между всеми видами и общностями, существенными для человеческого выживания и развития. Обе идеологии принадлежат к той же самой инфантильной магико-религиозной схеме, что и ритуальное человеческое жертвоприношение. Как в случае погони Капитана Ахава за Моби Диком, научные и технические средства полностью рациональны, но конечные цели безумны.

Живые организмы, как мы теперь знаем, могут использовать только ограниченные количества энергии, так же как живые личности могут использовать только ограниченные количества знания и опыта. «Слишком много» и «слишком мало» одинаково фатально для органического существования. Даже слишком усложненное абстрактное знание, изолированное от чувства, от моральной оценки, от исторического опыта, от ответственного, целенаправленного действия, может вызвать серьезное нарушение равновесия как в личности, так и в общности. Организмы, общества, человеческие субъекты являются не чем иным, как деликатными устройствами для регулирования энергии и использования ее на службе жизни.

До той степени, до которой Мегатехника игнорирует эти фундаментальные тайны природы всех живых организмов, она в действительности преднаучна, даже когда не является активно иррациональной: динамический фактор остановки и регрессии. Когда последствия этой ее слабости усвоены, должно произойти обдуманное, широкомасштабное разрушение Мегамашины, во всех ее институциональных формах, с перераспределением силы и власти к меньшим единицам, более открытым прямому человеческому контролю. Если техника должна быть вновь обращена на службу человеческого развития, путь продвижения будет вести не к дальнейшему росту Мегамашины, но к сознательному культивированию тех частей органической среды и человеческой личности, которые были подавлены с целью расширения функций Мегамашины.

Сознательное выражение и осуществление потенциальных человеческих возможностей требует совершенно иного подхода по сравнению с подходом, единственно склонным к контролю природных сил и модификации человеческих возможностей с целью облегчения и расширения системы контроля. Мы знаем теперь, что игра, спорт, ритуал и фантазия во сне не менее, чем организованная работа, оказали формирующее влияние на человеческую культуру и не меньшее - на технику. Но фантазия не может надолго быть достаточной заменой производительного труда. Многообразные требования полного человеческого развития могут быть удовлетворены только тогда, когда игра и работа образуют часть органического культурного целого - как в картине косцов в романе «Анна Каренина» Толстого. Без серьезной ответственной работы человек постепенно теряет понимание реальности.

Вместо освобождения от работы, которое является основным достижением механизации и автоматизации, я бы предположил, что освобождение для работы, для более образовывающей, формирующей ум, самовознаграждающей работы, на добровольной основе, может стать наиболее полезным вкладом жизнеориентированной технологии. Такой подход может проявить себя как необходимая уравновешивающая универсальную автоматизацию сила: частично путем защиты перемещенного работника от скуки и смертельного отчаяния (лишь отчасти облегчаемых обезболивающими и успокаивающими средствами и наркотиками), частично путем предоставления более широкого простора игре конструктивных импульсов, автономных функций, осмысленных действий.

Освобожденный от унизительной зависимости от Мегамашины, весь мир биотехники должен бы тогда еще раз стать более открытым человеку; и те аспекты его личности, которые были искалечены или парализованы из-за недостаточного использования, должны снова начать играть свою роль с большей энергией, чем когда-либо раньше. Автоматизация действительно является соответствующей целью чисто механической системы; и будучи на своем месте, подчиненные другим человеческим целям, эти ловкие механизмы будут служить человеческому сообществу не менее эффективно, чем рефлексы, гормоны и автономная нервная система (самый ранний природный эксперимент в автоматизации) служат человеческому телу. Но автономность, самоуправление, самоосуществление являются соответствующими целями организмов; и дальнейшее техническое развитие должно быть нацелено на восстановление этой жизненной гармонии на каждом этапе человеческого роста путем предоставления простора каждой составной части человеческой личности, а не только тем функциям, которые служат научным и техническим требованиям Мегамашины.

Я понимаю, что поднимая эти трудные вопросы, я не в состоянии дать готовые ответы; не предполагаю я также, что такие ответы легко будет получить. Но как раз сейчас, когда наша сегодняшняя полная привязанность к машине, которая возникает главным образом от нашей односторонней интерпретации раннего человеческого технического развития, должна быть заменена более полной картиной как человеческой природы, так и технической среды, поскольку обе развились вместе. Это явится первым шагом к многосторонней трансформации человеческого Я, его работы и его естественной среды. Для осуществления этого понадобится, вероятно, много веков, даже после того как будет преодолена инерция господствующих ныне сил.

МАМФОРД, МЭМФОРД ЛЬЮИС - американский со-цио-лог и куль-ту-ро-лог.

Учил-ся в Си-ти-кол-лед-же Нью-Йорк-ско-го университета и в Но-вой шко-ле со-циаль-ных ис-сле-до-ва-ний (Нью-Йорк). Про-фессор Пен-силь-ван-ско-го университета (1951-1961 годы, с пе-ре-ры-ва-ми), Мас-са-чу-сет-ско-го тех-но-ло-гического института (1957-1975 годы, с пе-ре-ры-ва-ми), Ка-ли-фор-ний-ско-го (Берк-ли, 1961-1962 годы) и Гар-вард-ско-го (1965-1971 годы) уни-вер-си-те-тов.

Ра-бо-ты Мамфорда 1920-х годов бы-ли по-свя-ще-ны ис-то-рии уто-пий, ис-то-рии американской ар-хи-тек-ту-ры и куль-ту-ры, твор-че-ст-ву Г. Мел-вил-ла .

С 1930-х годов он об-ра-тил-ся к про-бле-мам раз-ви-тия об-ще-ст-ва, взаи-мо-от-но-ше-ний че-ло-ве-ка, тех-ни-ки и куль-ту-ры. Роль тех-ни-ки рас-смат-ри-ва-лась Мамфордом в от-ли-чие как от оп-ти-ми-сти-че-ски-тех-но-кра-ти-че-ско-го, так и ан-ти-тех-ни-ци-ст-ско-го под-хо-да в ши-ро-ком кон-тек-сте всей ис-то-рии че-ло-ве-че-ской куль-ту-ры, вклю-чаю-щей её нрав-ст-вен-ные, эс-те-тические и ре-лигиозные ас-пек-ты, а так-же с точ-ки зре-ния ка-че-ст-ва жиз-ни отдельного че-ло-ве-ка. Счи-тая, что тех-ни-ка не мо-жет быть све-де-на к ору-ди-ям и уст-рой-ст-вам по за-ме-не дви-га-тель-ных опе-ра-ций, Мамфорд от-но-сил к ней и та-кие её ста-тические ком-по-нен-ты («кон-тей-не-ры»), как очаг, дом, жерт-вен-ник, храм, го-род, за-вод и так далее.

Воз-ник-но-ве-нию и раз-ви-тию язы-ка и различных сим-во-лических сис-тем Мамфорд при-да-вал го-раз-до боль-шее зна-че-ние для ста-нов-ле-ния че-ло-ве-че-ско-го об-ще-ст-ва, чем из-го-тов-ле-нию и упот-реб-ле-нию ору-дий. Ри-туа-лы и язы-ки об-ще-ния за-ло-жи-ли ос-но-вы бу-ду-ще-го со-ци-аль-но-го уст-рой-ст-ва че-рез упо-ря-до-чи-ва-ние, ком-му-ни-ка-цию и объ-е-ди-не-ние лю-дей в груп-пы. В III-м тысячелетии до нашей эры в Древ-нем Егип-те (вре-мя пи-ра-мид) воз-ник-ло но-вое изо-бре-те-ние - «ме-га-ма-шина», не-зри-мая ор-га-ни-за-ция то-таль-но-го управ-ле-ния, вклю-чаю-щая по-ли-тические, хо-зяйственные, во-ен-ные и бю-ро-кра-тические ком-по-нен-ты и со-стоя-щая (в от-ли-чие от ме-ха-нической ма-шин) из жи-вых лю-дей, ка-ж-до-му из ко-то-рых пред-пи-сы-ва-лась осо-бая функ-ция. В со-ци-аль-ной эво-лю-ции это оз-на-ча-ло пе-ре-ход от отдельных де-ре-вен-ских об-щин к еди-но-му ие-рар-хическому по-ли-тическому уст-рой-ст-ву на ог-ром-ных тер-ри-то-ри-ях. С ра-бо-той «ме-га-ма-ши-ны» свя-зан це-лый ряд других изо-бре-те-ний (об-щие стан-дар-ты мер и ве-сов, тер-ри-то-ри-аль-ные гра-ни-цы, свод за-ко-нов, пись-мен-ность, го-род). При этом, со-глас-но Мамфорду, имен-но го-род стал дей-ст-вен-ной аль-тер-на-ти-вой «ме-га-ма-ши-ны», по-сколь-ку свой-ст-вен-ное ему кол-лек-тив-ное со-труд-ни-че-ст-во на ос-но-ве доб-ро-воль-но-го ком-про-мис-са про-ти-во-стоя-ло ме-ха-нической рег-ла-мен-та-ции и спо-соб-ст-во-ва-ло ос-мыс-лен-но-му на-ко-п-ле-нию раз-но-об-раз-ных на-вы-ков, воз-мож-но-стей и ин-те-ре-сов.

Фор-ми-ро-ва-ние пред-став-ле-ний о тех-ни-ке как ис-клю-чи-тель-но о ме-ха-нических уст-рой-ст-вах шло па-рал-лель-но с ос-вое-ни-ем че-ло-ве-ком па-ро-вой, элек-трической и ядер-ной энер-гии (XIX-XX веков). Воз-ник миф о все-си-лии тех-ни-ки, её са-мо-раз-ви-тии и не-под-вла-ст-но-сти че-ло-ве-ку. Пре-одо-ле-ние это-го ми-фа Мамфорд свя-зы-вал с под-чи-не-ни-ем тех-ни-ки за-да-чам ор-га-нического раз-ви-тия, реа-ли-за-ции творческих по-тен-ций отдельного че-ло-ве-ка и об-ще-ст-ва в це-лом (раз-вёр-ты-ва-ние об-шир-ной се-ти доб-ро-воль-ных со-об-ществ и ас-со-циа-ций, раз-но-об-раз-ных ин-фра-струк-тур об-ще-ния, вос-ста-нов-ле-ние сим-био-тического взаи-мо-дей-ст-вия че-ло-ве-ка со сре-дой и тому подобное).

Сочинения:

The story of Utopias. N. Y., 1922. N. Y., 1962;

The golden day. N. Y., 1926. Westport, 1983;

Technics and civilization. N. Y., 1934. Chi.; L., 2010;

The culture of cities. N. Y., 1938. Westport, 1981;

Faith for living. N. Y., 1940;

The condition of man. N. Y., 1944. N. Y., 1973;

City development: studies in disintegration and renewal. N. Y., 1945;

Art and technics. L., 1952. N. Y., 2000;

Sticks and stones: a study of Ame-rican architecture and civilization. 2nd ed. N. Y., 1955;

The transformations of man. N. Y., 1956;

The city in history: its origins, its transformations, and its prospects. L., 1961;

The urban prospect. N. Y., 1968;

Architecture as a home for man. N. Y., 1975;

My works and days: a per-sonal chronicle. N. Y., 1979;

Ис-то-ки ур-ба-ни-за-ции. По-яв-ле-ние го-ро-да // Смит Р.Л. Наш дом пла-не-та Зем-ля. М., 1982;

Миф ма-ши-ны. Тех-ни-ка и раз-ви-тие че-ло-ве-че-ст-ва. М., 2001.

Наиболее характерная черта современной машинной цивилизации – ее упорядоченность во времени. С минуты пробуждения весь наш день расписан по часам. Попробуйте проспать – будете наказаны: придется еще быстрей обычного глотать завтрак и бежать на поезд; в конечном счете вас даже могут уволить с работы или не повысят в должности. Завтрак, обед, ужин имеют свой определенный час и жестко ограничены временем. Человек приступает к работе и заканчивает ее, подчиняясь часам-автомату, а если человек, не связанный так остро часами, соблазнится форелью в речке или утками на лугу, ему сразу покажут, что он со своими душевными порывами ничуть не лучше запойного пьяницы.

При капитализме расписание – это не просто средство координации и взаимосвязи в сложной системе: время, как и деньги, становится независимым фактором и приобретает свою товарную стоимость. Школьный учитель, юрист, даже врач, планирующий каждую операцию, действуют по графику, не менее строгому, чем для машиниста, водящего поезда.

Регулярность определенных физиологических процессов организма – принятие пищи и вывод продуктов распада – сохраняет здоровье, однако, когда речь идет о досуге, о развлечениях, о половых сношениях, привычка делать все по часам и по расписанию вызывает скуку и может оказаться пагубной.

Использовать случайное, непредвиденное, прихотливое так же необходимо – даже с точки зрения экономической, – как и использовать планомерность и упорядоченность: там, где полностью исключены случайные импульсы, теряются и преимущества планомерности.

Короче говоря, механический ритм – не абсолют. Люди, ценой утраты здоровья, удобств и естественной радости бытия приученные подчиняться механическому ритму, жестоко страдают под этим гнетом, и в конце концов жизнь без бурных порывов, без разрядки может стать для них невыносимой.

Да, наша жизнь подчинена механическому ритму, но нельзя при этом не видеть, что в значительной мере эта современная механизация вызвана стремлением как-то совладать с огромностью масштабов пространства и времени, в которых мы вынуждены существовать. И тут возникает вопрос, действительно ли столь благотворны явные технические достижения, как телефон, пишущая машинка и автомобиль, не отнимают ли они больше сил и энергии, чем сберегают, и не влекут ли за собою ощутимые материальные потери, ибо увеличивают объем и темп переписки, всех видов связи и передвижения совершенно несоразмерно истинной потребности.

В наши дни далекое придвинулось вплотную, и преходящее теперь столь же весомо, как и долговечное. Темп дня ускорился благодаря возможности мгновенного общения, но ритм жизни стал дробным, прерывистым: радио, телефон, газеты шумно требуют внимания, и среди великого множества активных раздражителей человеку все труднее ориентироваться, осмыслить хотя бы часть окружающего мира, не говоря уже о том, чтобы чувствовать себя в нем по-хозяйски.

Торговля и политика безжалостно эксплуатируют технику, которая способствует высокой продуктивности, сотрудничеству, быстроте восприятия, но пока что неупорядоченная и необузданная техника лишь препятствует достижению тех самых целей, ради которых существует. Мы умножаем технические новшества, но вовсе не умножаем способность человека воспринимать их и разумно использовать. Внешний мир властно и беспрестанно навязывает нам эти новшества – нужные и ненужные, – именно поэтому мир внутренний становится все более убогим и бесформенным: активный отбор уступает место пассивному поглощению, и все это приводит человека к тому, что метко названо «ущербностью личности».

Для тех, кто владел машинами, чье богатство и положение в обществе от них зависело, стремление насаждать их было столь властным, что они все больше вынуждали рабочего потреблять машинную продукцию, а инженера и производителя – наводнять рынок дрянными продуктами (вроде безопасной бритвы или второсортных шерстяных тканей), чтобы их приходилось покупать вновь и вновь. При машинной цивилизации самая мысль, что возможен какой-то институт, или образ действий, или система взглядов, которые ослабили бы порабощение человека машиной, почитается грехом и ересью, ибо при капитализме цель механизации – не избавить рабочего от лишнего труда, а устранить всякий труд, который в процессе производства не может быть превращен в прибыль.

Промышленники и предприниматели прежде верили, что им не нужны иные ценности, кроме тех, которые выражаются в ценах и цифрах прибылей. Они верили, что справедливое распределение можно заменить обилием товаров, а проблему разумного приложения способностей снять, расширив рамки человеческой деятельности; словом, они верили, что большинство трудностей, стоявших перед человечеством, можно разрешить количественно, механически увеличив объем продукции. Убеждение, что можно не считаться с истинной ценностью вещей, привело к созданию новой системы ценностей. А когда темп производства непомерно ускорился – при беспардонной монополизации и росте сверхприбылей, – покупательная способность далеко отстала, и весь механизм разладился и остановился – унизительный провал, жестокое банкротство целой системы.

Итак, машина оказалась двуликой. Она орудие освобождения и в то же время орудие угнетения. Она сберегает человеческую энергию, но и направляет ее в ложное русло. Она создала широкую систему порядка, и она же вызывает путаницу и хаос. Она верно служит благородным целям человечества, но она же извращает и сводит на нет эти самые цели.

Биография

Основные работы М. можно разделить на три группы: социологический анализ амер. культуры и искусства, социология урбанизации, теоретико-социологический анализ фундаментальных проблем развития культуры и общества. Особый интерес представляют исследования М. о культуре городов и взаимосвязи между техническим прогрессом, развитием цивилизации и человеческими ценностями.

Работы М. содержат большой материал, связанный с критикой технократической сущности капитализма. По его мнению, наука и техн. сделались своеобразной рел., а ученые - жрецами. Выход, который он предлагает, это эстетическое обуздание техн., возвращение ей человеческого смысла и содержания. Техн. и наука должны служить человеку. Труды М. оказали большое влияние на решение социологических и культурологич. проблем. Основные работы: «Техника и цивилизация» (1934); «Культура городов» (1938); «Города в истории» (1961); «Техника и природа человека» (1986); «Миф машины» (статья, 1992) и др.

Работы:

* Миф машины
* Мамфорд Л., 2006 год, 426 стр.

Биография

Льюис Мамфорд (Lewis Mumford; 1895-1990) - американский социальный философ, историк, специалист в области теории и истории архитектуры и урбанистики. Родился во Флашинге (штат Нью-Йорк) и учился в Нью-Йоркском Городском колледже, в Колумбийском и Нью-Йоркском Университетах, а также в Новой Школе общественных исследований (Нью-Йорк-Сити). Был редактором нескольких изданий, в том числе - Социологического обозрения (Лондон, 1920) и ежегодной антологии американских авторов - Американского каравана (1927-1936). В 1955 году был избран в Американскую академию искусств и словесности, а в 1964 году получил президентскую «Медаль свободы». Среди многочисленных трудов ученого выделяются: «Культура городов» (1938), «Положение человека» (1944), «Город в истории» (1961), Миф машины (1967), «Толкования и предсказания» (1973) и «Зарисовки с натуры» (1982). Представленная здесь работа рассматривает иерархические цивилизации как социально-технические мегамашины, где люди функционируют как стандартизированные и взаимозаменяемые компоненты, а техника становится активным субъектом реальности, трансформирующим человека по своему образу и подобию.

Миф машины. Техника и развитие человечества. Аннотация к русскому изданию 2001 года

Классическое исследование патриарха американской социальной философии, историка и архитектора, чьи труды, начиная с «Культуры городов» (1938) и заканчивая «Зарисовками с натуры» (1982), оказали огромное влияние на развитие американской урбанистики и футурологии. Книга «Миф машины» впервые вышла в 1967 году и подвела итог пятилетним социологическим и искусствоведческим разысканиям Мамфорда, к тому времени уже - члена Американской академии искусств и обладателя президентской «Медали свободы». В ней вводятся понятия, ставшие впоследствии обиходными в самых различных отраслях гуманитаристики: начиная от истории науки и кончая прикладной лингвистикой. Например - «Мегамашина», то есть некая идеальная и контролируемая человеческим разумом модель, в создании и непрерывном усовершенствовании которой Мамфорд усматривал один из главных проектов цивилизации Запада. В своей книге Мамфорд дает пространную и весьма экстравагантную ретроспекцию этого проекта, начиная с первобытных опытов и кончая поздним Возрождением. В конструкции древней «Машины», как считает Мамфорд, таится «масса темных иррациональных явлений нашей высокомеханизированной и мнимо рациональной культуры».

В апреле 1962 года я удостоился чести открывать учебный год в своей Alma Mater, в Городском Колледже Нью-Йорка чтением Лекций памяти Джейкоба С. Сапожникова. Традиция чтения этих лекций была установлена его сестрами в память ученого-энтузиаста, человека с активной гражданской позицией и преданного питомца упомянутого колледжа. Некоторые из основных тем данной книги были впервые вчерне обрисованы в этих трех лекциях, и я выражаю благодарность спонсорам, г-жам Сэди и Ребекке Сапожниковым, а также колледжу, за предварительное согласие на то, чтобы я включил лекционный материал в эту более обширную работу, которой я занимался уже тогда.

Биография (ru.wikipedia.org )

Идеи

Рассматривал иерархические цивилизации как социотехнические системы - мегамашины, в которых люди сведены к стандартизированным и взаимозаменяемым компонентам. Отсюда техника перестает быть простым инструментом, но сама становится активным субъектом реальности, трансформирующим человека по своему образу и подобию.

История техники делится на эотехнический, палеотехнический и неотехнический периоды. Первый период - это гармония техники и природы, характерный для средневековой эпохи. Второй период - это господство паровой машины, когда техника порабощает человека и природу. И, наконец, третий период, когда техника поворачивается лицом к человеку (расцвет бытовой техники) и к природе (использование энергии электричества)

Изучал историю развития городов мира, пришел к выводу об инициирующей роли субъективного фактора в размещении промышленности и наделении населенных пунктов теми или иными функциями[источник не указан 878 дней].

Основные работы

* Техника и цивилизация (1934)
* Миф машины. Техника и развитие человечества (1967)

Bibliography

* The Story of Utopias (1922)
* Sticks and Stones (1924)
* The Golden Day (1926)
* Herman Melville: A Study of His Life and Vision (1929)
* The Brown Decades: A Study of the Arts in America, 1865-1895 (1931)
* The City (1939, a film)
* "Renewal of Life" series
* Technics and Civilization (1934)
* The Culture of Cities (1938)
* The Condition of Man (1944)
* The Conduct of Life (1951)
* Values for Survival (1946)
* Art and Technics (1952)
* In the Name of Sanity (1954)
* The Transformations of Man (1956 New York: Harper and Row)
* The City in History (1961) (Awarded the National Book Award)
* The Highway and the City (1963, essay collection)
* The Myth of the Machine (2 volumes)
* Technics and Human Development (1967)
* The Pentagon of Power (1970)
* The Urban Prospect (1968, essay collection)
* My Work and Days: A Personal Chronicle (1979)
* Sketches from Life: The Autobiography of Lewis Mumford (1982 New York: Dial Press)
* The Lewis Mumford Reader. Donald L. Miller, ed. (1986 New York: Pantheon Books)

Articles

* Mumford, Lewis (8 January 1949). "The Sky Line: The Quick and the Dead". The New Yorker 24 (46): 60–65.
* Reviews the Esso Building, Rockefeller Center
* Mumford, Lewis (4 February 1950). "The Sky Line: Civic Virtue". The New Yorker 25 (50): 58–63.
* Reviews Parke-Bernet Galleries, Madison Avenue

Биография

Медиаэкологи без колебаний признают работу ученого «Техника и цивилизация» (1934 г.) в качестве фундаментальной для этой науки. Всю жизнь Мамфорд разрабатывал исследовательскую, мировоззренческую, экологическую программу, основанную на трех китах: урбанизация/ массовая коммуникация / технология. В труде «Техника и цивилизация» он создал картину технологической эволюции, начиная с эотехнической фазы (общество ремесленников), которая перешла в палеотехническую (индустриальное общество, основанное на энергии паровых машин), а затем – неотехническую фазы («общество электричества»). Мамфорд провел параллель между органическими и техническими процессами, что позволяет отнести его к числу ученых-первопроходцев, впервые взглянувших на технологическую культуру в ракурсе экологии, опираясь на такие концепты как «жизнь», «выживание», «размножение» -- вместо механистического подхода, оперирующего концептами «порядок», «эффективность», «энергия». «Техноорганические» идеи Мамфорда непросты и актуальны, особенно после Второй мировой войны, когда исследователь заострил проблему растущей дистанции между биологическим и технологическим в связи с ужасающими процессами механизации и индустриализации (Стрейт и Лум, 2006).

Введение

«Если мы не уделим время пересмотру прошлого, наша способность понимать настоящее или повелевать будущим окажется недостаточно глубокой: ибо прошлое никогда нас не покидает, а будущее уже с нами».
Л.Мамфорд «Миф машины»

Темой данного реферата является работа Льюиса Мэмфорда «Миф о машине» либо «Миф машины» в другом переводе. Мэмфорд Льюис (1895-1990) - американский социальный философ, историк и архитектор-проектировщик. Многочисленные работы Льюиса Мамфорда посвящены социальным проблемам техники, истории городов и процессам урбанизации, утопической традиции в общественной мысли. В работах «Техника и цивилизация» (1934), «Искусство и техника» (1952), «Культура городов» (1938), «Положение человека» (1944), «Город в истории» (1961), «Миф машины» (1967-1970) Мамфорд выступает как один из крайних представителей негативного технологического детерминизма .

В 1934 г. выходит книга Мамфорда «Техника и цивилизация» («Technics and Civilization»), в которой дается развернутый анализ широкого круга проблем «механической цивилизации». В этой работе Мамфорд предпринимает попытку дать аналитическую оценку современному социальному и культурному восприятию техники. Если машина является продолжением человеческих органов, то для Мамфорда это происходит в силу их ограниченности. При этом «...машины возникают как своеобразное отрицание органической и живой природы...» .

Цель реферата – анализ работы «Миф машины». Задачами реферата являются: краткая передача содержания работы, выявление основных идей, анализ влияния работы.

1 «Миф машины» Льюиса Мамфорда главы 1-4

Через три десятилетия после «Техники и цивилизации» выходит книга «Миф машины» («The Myth of the Machine», в 2-х томах, 1969 и 1970). В этой работе Мамфорд утверждает, что человек - не «делающее», а «мыслящее» существо, его отличает не делание, а мышление, не орудие, а дух, являющийся основой самой «человечности» человека .

По структуре книга разбита на 12 частей: пролог и 11 глав. В прологе автор заявляет, что целью книги является оспаривание допущений и прогнозов, на которых основана приверженность современных формам научно-технического прогресса, рассматриваемого в качестве самоцели. Мамфорд говорит: «Я приведу материал, бросающий тень сомнения на расхожие теории основ человеческой природы, где переоценивается роль в развитии человека, какую некогда играли орудия труда, а теперь играют машины».

Пролог - попытка доказательства того, что человека сделало человеком не только использование орудий труда вопреки бытовавшему на тот момент мнению. Автор пишет, что для идентификации человека недостаточно изготовления орудий труда. Специфически и исключительно человеческой является способность человека сочетать обширное разнообразие предрасположенностей, присущих животным, в нарождающейся культурной сущности, в человеческой личности.

Мамфорд пишет, что «пятилетние дети, умеющие говорить, читать и производить умозаключения, проявляют не так уж много способностей к использованию орудий труда и еще меньше - к их изготовлению: следовательно, если бы в счет шло одно лишь изготовление инструментов, таких детей еще невозможно было бы идентифицировать как людей».

Примером более важной и сложной деятельности по сравнению с изготовлением орудий труда служит эволюция языка. По требованиям координации движений членораздельная речь значительно опережает раскалывание камней для получения орудий труда. Автор пишет, что «человек, прежде всего, является животным, творящим собственный разум, обуздывающим себя и самопрограммирующим, - и первичным очагом всех видов его деятельности можно считать, прежде всего, его собственный организм и социальную организацию, в которой этот организм обретает более полное выражение. Пока человек не сделал чего-либо из самого себя, он немного мог сделать в окружавшем его мире».

Автор пишет, что еще при создании цивилизации имела место организация первичной машины, состоявшей из человеческих деталей. Анализируя развитие цивилизации Египта упоминается о идущим вместе развитии и жестокости. Проводятся параллели в течении истории человечества. Мамфорд говорит, что «как в древности, так и теперь, гигантский прирост бесценного знания и приносящей практическую пользу производительности зачастую перечеркивался столь же громадным ростом намеренных разорений, параноидально враждебных настроений, бессмысленных разрушений, чудовищного массового истребления людей».

Вторая глава называется «Человек как существо, наделенное разумом». В ней опять же упоминается что человек не животное, владеющее орудиями труда, обозначается важность развития речи и приводится тезис о необходимости построения теории, т.к. нет фактов, однозначно утверждающих что сделало человека человеком. Для доказательства точки зрения используются методы дедукции и аналогии.

Мамфорд говорит, что «главная причина, по которой мы переоцениваем важность орудий и машин, это то, что наиболее значимые ранние изобретения человека - будь то в области обрядов, общественного строя, нравственности или языка, - не оставили никаких материальных следов, тогда как каменные орудия, относимые к разным периодам от полумиллиона лет назад можно связать с опознаваемыми костями гоминидов тех же периодов».

Отличительной чертой человека от животных является развитый головной мозг, структура которого позволяла более широко воспринимать окружающий мир, тратить энергию помимо вопросов выживания на осознание себя, самосовершенствование, развитие культуры. Развитие центральной нервной системы в значительной мере освободило человека от автоматически действующих инстинктов и рефлексов, избавив его от строгой привязанности к непосредственной пространственно-временной среде. Теперь он не просто реагировал на внешние раздражители или внутренние гормональные побуждения: он стал думать о прошлом и будущем. Вдобавок, он научился прекрасно стимулировать и регулировать действия и порождать идеи и так как его отделение от животного состояния ознаменовалось способностью строить планы - помимо тех, что были запрограммированы в генах для его биологического вида.

Мамфорд пишет, что «ни одно другое живое существо не наделено человеческой способностью создавать в своем собственном представлении некий мир из символов, который и смутно отображает окружающую действительность, и в то же время выходит за ее рамки».

Автор упоминает Уильяма Джеймса и его работу «Воля к вере». «Главное отличие человека от животных, - пишет Джеймс, - состоит в крайней избыточности его субъективных склонностей: его превосходство над ними заключается единственно и исключительно в количестве и в фантастичности и ненужности его потребностей - физических, нравственных, эстетических и умственных. Если бы вся его жизнь не была поиском избыточного, он бы никогда не утвердился столь прочно в той области, которую можно назвать областью необходимого. Осознав это, он может извлечь следующий урок: своим потребностям следует доверяться, и даже когда кажется, что они не скоро будут удовлетворены, все же порождаемое ими беспокойство - лучший жизненный ориентир человека, который в конце концов приведет его к невероятным свершениям. Отнимите у человека все эти излишества, отрезвите его - и вы его уничтожите».

Следующая глава книги называется «В далеком прошлом, похожем на сон». Автор касается такой отличительной черты человека, как сновидение. Точнее не сам факт наличия способности видеть сны, а перенесение увиденного в реальность, так как наличием снов можно трактовать поскуливанье спящей собаки. Но при этом только для человека заметно влияние снов на реальную жизнь. Само сновидение регистрируется не только при помощи обрывочных воспоминаний, но и с помощью приборов можно отследить активность мозга в тот момент когда тело человека находится в состоянии покоя. Таким образом можно сделать вывод, что мы видим сны не только тогда, когда проснувшись можем об этом вспомнить. Каких-либо доказательств того, что древние люди видели сны, нет. Но при этом существование снов, видений и галлюцинаций подтверждается примерами на протяжении истории человечества. При этом можно предположить, что доисторические люди видели сны, которые были более яркими и обильными пока человек не научился контролировать себя. Автор пишет, что сны оказывали влияние на человеческое поведение и вероятно сделали возможным сотворение культуры вообще, так как само творчество зарождается в бессознательном, первое проявление которого – это сновидение.

Способность видеть сны была одним из самых щедрых подарков природы человеку, но при этом она же требовала наибольшего контроля со стороны самого человека. Нередко навеянные снами неудовлетворенные потребности и эмоциональные порывы толкали человека на совершение безумных поступков. Автор отмечает, что первоочередной задачей человека было не изготовлять орудия для подчинения себе окружающей среды, но измышлять инструменты еще более могущественные и действенные для подчинения самого себя – прежде всего, своего бессознательного. Изобретение и усовершенствование этих орудий (ритуалов, символов, слов, образов, стандартных моделей поведения) было важнейшим занятием древнего человека, гораздо более значимым для выживания, чем производство вещественных орудий, и гораздо более важным для дальнейшего развития.

Еще до развития речи у человека была потребность в коммуникации, в самовыражении. По сути сама речь и развилась из-за этой потребности. Но если оценивать более раннее время когда органы еще не были сформированы, то для самовыражения человека совершалось какое-либо действие. Осмысленное поведение предшествовало осмысленной речи. При этом единственным делом, которое могло принять новое значение, было действие коллективное, постоянно повторяемое и совершенствуемое. Таким образом зарождалась ритуальная деятельность. Человек научился совершать определенные последовательности действий, которые обладали свойствами вербального общения. Автор считает, что при помощи ритуала древний человек впервые вступал в столкновение с собой как с чужаком и выходил победителем, отождествлял себя с космическими событиями, находившимися за отведенными животным пределами, и притуплял то беспокойство, которое порождали огромные, но все еще преимущественно невостребованные способности его мозга. Изначальной целью ритуала было породить порядок и смысл там, где их не было, укреплять их там, где они появились, и восстанавливать их, когда они утрачивались. Ритуал способствовал возникновению общественной солидарности, которая без него могла бы вовсе не сложиться из-за неравномерного развития человеческих талантов и преждевременного становления индивидуальных различий. А ритуальное действо порождало общий эмоциональный отклик, в значительной мере подготавливавший человека к сознательному совместному труду и систематическому мышлению.

Для противодействия беззаконному абсолютизму своего бессознательного человеку требовалась некая законопослушная сила, не менее абсолютная. Вначале для необходимого равновесия было достаточно одного лишь табу: это и был самый ранний «категорический императив» человека. Табу – наряду с ритуалом, с которым оно было тесно связано, - явилось для человека одним из наиболее действенных средств достижения самоконтроля. Такая нравственная дисциплина, укоренившаяся в качестве привычки раньше, нежели ее можно было оправдать как рациональную человеческую необходимость, была основополагающей для человеческого развития. Вся сфера существования древнего человека была изначальным истоком целенаправленного превращения человека из животного в собственно человека. Ритуал, танец, тотем, табу, религия, магия, - все это послужило прочной основой для дальнейшего развития человека.

Следующая глава называется «Дар языков». В этой главе более подробно рассматривается формирование речи, ее влияние на человека. С помощью собственного голоса человек впервые расширил сферу социального общения и взаимного сочувствия. А достигнув наконец стадии разумной речи, он создал порождающий символический мир, не зависящий исключительно от потока повседневного опыта, от каких-либо специфических условий окружения и находящийся под столь мощным постоянным контролем человека, под какой в течение долгих веков не попадет ни одна другая часть мира. Царство смысла: в нем, и только в нем человек являлся безраздельным владыкой.

В прологе автор описывает цель и задачи своего произведения. В последующих главах рассматривается формирование человека как вида, отрицается главенствующая роль орудий труда, описывается человеческий мозг и разум, сознание, ритуалы и табу. Также оценивается влияние сновидений на деятельность, развитие. Подчеркивается важная роль развития речи. В четвертой главе рассматриваются различные аспекты и роль языка.

2 «Миф машины» Льюиса Мамфорда главы 5-8

Пятая глава называется «Первооткрыватели и творцы». Упоминается, что древний человек, вопреки расхожему мнению, получал пропитание не только охотой. В силу своей всеядности различные орудия труда могли использоваться не только для убийства животных, но и, например, для выкапывания плодов. Также отмечается изготовление ловушек как один из древнейших видов деятельности человека. При этом человек большей частью для своих нужд все еще использовал органы своего тела. На самой ранней стадии технического развития изобретательность в использовании органов собственного тела, без превращения какого-нибудь из них – даже руки – в инструмент с ограниченной функцией, сделало возможным выполнение множества различных действий за сотни тысяч лет до того, как появился хотя бы намек на сравнимый по эффективности набор специализированных каменных орудий. Собирая пищу, человек одновременно начинал испытывать тягу к сбору сведений. Оба поиска шли бок о бок. Будучи не только любознательным, но и способным к подражанию, человек, скорее всего, научился от паука расставлять сети, от птиц с их гнездами – плести корзины, от бобров – строить запруды, от кроликов – рыть норы, а от змей – пользоваться ядом. В отличие от представителей большинства биологических видов, человек не колеблясь учился у других существ и копировал их повадки; перенимая их пищевой рацион и способы добычи пропитания, он умножал собственные шансы на выживание.

Отмечается факт любознательности древнего человека, его постоянного поиска и анализа. Постоянная привычка выискивать, пробовать, отбирать, опознавать и, главное, замечать результаты (порой это могли быть судороги, болезнь, ранняя смерть и тому подобное) – имела более важное значение для умственного развития человека, чем долгие века высекания кремней или охоты на крупную дичь. Подобные поиски и эксперименты требовали значительной двигательной активности; и это пытливое добывание пиши, наряду с танцем и ритуалом, заслуживает более высокой оценки с точки зрения его влияния на развитие человека.

Человеческая приспособляемость, отказ от специализации, его готовность находить множество решений для какой-то одной проблемы животного существования, - вот был ключ к его спасению.

Так же, как язык и ритуал, украшение тела явилось попыткой утвердить человеческую личность, человеческую значимость, человеческие цели. Без этого все прочие поступки и труды совершались бы впустую.

Чрезмерное сосредоточение на каменных орудиях отвлекло внимание от других сфер технического воздействия человека: обработки кожи, жил, волокон и дерева, - в и, в частности, помешало по достоинству оценить один выдающийся вид оружия, изготовление которого началось в этих условиях, - оружия, свидетельствующего о развитой способности к абстрактному мышлению. Ибо приблизительно 30 – 15 тысяч лет назад палеолитический человек изобрел и усовершенствовал лук со стрелами. Это оружие, пожалуй, и стало первой настоящей машиной. Это оружие – чистая абстракция, перенесенная на физическую форму.

Сочетание беспрекословной покорности ритуалу (древнейшей и глубоко въевшейся черты) с ликующей самоуверенностью, с азартной отвагой и, не в последнюю очередь, с несколько дикарской готовностью пожертвовать жизнью, явились важнейшими предпосылками первого величайшего достижения в области техники – создания коллективной человеческой машины.

Нельзя воздать должное достижениям палеолитического человека, не вспомнив под конец о том главном открытии, которое стало залогом его выживания после того, как он утратил свой прежний косматый облик: это использование и поддержание огня. Наряду с языком, это считается уникальным техническим достижением человека, равного которому нет ни у одного другого биологического вида.

Следующая глава называется «Предварительные стадии одомашнивания». Описывается дальнейшее развитие человека после окончания ледникового периода, переход к скотоводству, сельскому хозяйству, одомашнивание животых и т.д. Автор пишет, что следует признать, что в мезолитическом и неолитическом искусстве (пока мы не достигаем порога городской жизни) нет ничего такого, что с эстетической точки зрения сравнимо с более ранними резными или лепными фигурками из палеолитических пещер, или с наскальной живописью в Альтамире и Ласко. Однако в неолитической культуре появляется новая черта - «прилежание», способность усердно работать над какой-то одной задачей, для выполнения которой порой требовались годы и даже поколения. Хаотичной деятельности палеолитического человека в области техники было уже недостаточно: все основные достижения неолита, от скотоводства до строительства, осуществились благодаря длительным, упорным и непрекращающимся усилиям. Взявшись за культивацию растений и строительство, в эпоху неолита человек впервые стал сознательно преображать лик земли.

С культивацией злаков рабочая рутина взяла на себя ту функцию, которую прежде исполнял только ритуал; или, вернее было бы сказать, что регулярность и повторяемость ритуала, благодаря которым древний человек научился в некоторой степени контролировать злостные и зачастую опасные выплески своего бессознательного, наконец оказалась перенесена в область работы и направлена на служение самой жизни, в русло ежедневных трудов в саду и в поле.

Седьмая глава называется «Сад, дом и мать». Первым одомашненным животным стал человек; и сам термин, который мы используем для обозначения процесса одомашнивания, - «доместикация» - выдает свое происхождение: по-латыни «domus» и означает «дом». Первым шагом в доместикации, сделавшим возможными все последующие шаги, стало создание постоянного очага посреди надежного укрытия: быть может, посреди лесной поляны, где женщины могли бы присматривать за первыми окультуренными растениями, в то время как мужчины продолжали бродить по окрестностям в поисках дичи или рыбы. Средоточием всего процесса одомашнивания являлся сад: он служил мостиком, соединявшим вечную заботу о саженцах и избирательное культивирование клубней и деревьев с прополкой сорняков и высаживанием ранних колосящихся однолетних растений. Массовая культивация злаков - кульминационная точка в этом длительном экспериментальном процессе; и как только этот шаг был совершен, хозяйство обрело твердую почву под ногами.

Общественные нововведения неолитической культуры внесли не менее ценный вклад в становление цивилизации, чем любое из ее технических изобретений. Почтение к образу жизни и мудрости предков помогло сохранить многие обычаи и обряды, которые не поддавались письменной передаче, в том числе основные нравственные начала: благоговейный трепет перед жизнью, совместное использование общей собственности, привычка обдумывать будущее, поддержание общественного строя, установление самодисциплины и самоконтроля, беспрекословное сотрудничество во всех делах, необходимых для сохранения целостности или процветания общинной группы.

Следующая глава называется «Владыки как перводвигатели». В течение третьего тысячелетия до н.э. в человеческой культуре произошли глубокие перемены. Возникла история - понимаемая как передаваемые записи событий во времени; а в нескольких больших речных долинах зародились новые установления, которые мы связываем с понятием «цивилизация». Археологи пытались представить эту перемену главным образом как результат технических изменений - изобретения письменности, гончарного круга, ткацкого станка, плуга, использования металла для изготовления орудий и оружия, массовой культивации злаков на открытых полях.

Все эти технические усовершенствования были очень важны; однако за ними скрывалась более значимая движущая сила, которую обычно не замечают - открытие власти как нового вида общественного устройства, способного повысить человеческий потенциал и вызвать изменения во всех сферах существования: о таких изменениях мелкие, привязанные к земле общины, стоявшие на ранненеолитической ступени, не могли бы даже и мечтать.

Увеличение количества продовольственных запасов и населения, отметившее начало цивилизации, вполне можно назвать взрывом, если не революцией; а вместе они оттеняют цепочку более мелких взрывов во многих направлениях, продолжавших происходить через некоторые промежутки времени на протяжении всего хода истории. Однако такой всплеск энергии подчинялся ряду институтов власти и мер физического принуждения, никогда прежде не существовавших; и власть эта покоилась на идеологии и мифологии, которые, возможно, имели своими отдаленными корнями магические церемонии в палеолитических пещерах. В центре всего этого развития лежал новый институт царской власти. Миф машины и культ божественных царей зародились одновременно.

Всякое царское правление было правлением террора. С расширением царской власти этот подспудный террор сделался неотъемлемой частью новой техники и новой экономики изобилия. Иными словами, скрытая сторона прекрасного сна представляла собой кошмар, который цивилизация до сих пор так и не сумела окончательно стряхнуть с себя.

В главах 4-8 рассматривается развитие человека в период палеолита – неолита, повышение роли женщин, формирование общин и далее института власти.

3 «Миф машины» Льюиса Мамфорда главы 9-12

Девятая глава называется «Сотворение мегамашины». Автор пишет, что воздавая должное безграничности и мощи Божественной царской власти и в качестве мифа, и в качестве действующего установления, он приберег для более пристального рассмотрения один ее важный аспект, ее величайшее и оказавшееся наиболее стойким нововведение - изобретение первичной машины. Это необычное изобретение, по сути, оказалось самой ранней моделью для всех позднейших сложных машин, хотя постепенно акцент смещался с человеческих рабочих звеньев на более надежные механические элементы. Уникальной задачей царской власти стало набрать нужное количество живой рабочей силы и распоряжаться ею для выполнения таких масштабных работ, какие никогда раньше не предпринимались. В результате этого изобретения пять тысяч лет назад были проведены огромные инженерные работы, способные поспорить с лучшими сегодняшними достижениями в сфере массового производства, стандартизации и детального проектирования.

Эта машина обычно ускользала от внимания и потому, естественно, так и оставалась неназванной вплоть до нашей эпохи, когда появился гораздо более мощный и современный тип, использующий целое множество вспомогательных машин. Только цари, полагаясь на учение астрономической науки и опираясь на религиозные санкции, оказались способны собрать мегамашину и управлять ею. Это было незримое сооружение, состоявшее из живых, но пассивных человеческих деталей, каждой из которых предписывалась особая обязанность, роль и задача, чтобы вся громада коллективной организации производила огромный объем работы и воплощала в жизнь великие замыслы. Новый механизм состоял исключительно из человеческих деталей; и обладал вполне определенной функциональной структурой лишь до тех пор, пока религиозные предписания, магические заклинания и царские повеления, сводившие это все воедино, принимались всеми членами общества как нечто, не поддающееся никаким сомнениям. С самого начала человеческая машина представляла два аспекта: один - отрицательный, принудительный, слишком часто разрушительный, и второй - положительный, благоприятствующий жизни, созидательный. Хотя зачаточные формы военной машины почти наверняка возникли раньше рабочей машины, именно последней удалось достичь непревзойденного совершенства исполнения - не только по количеству сделанной работы, но и по качеству и сложности ее организованных структур. Если машину можно определить как сочетание сопротивляющихся частей, каждой из которых отводится особая функция, действующее при участии человека для использования энергии и для совершения работы, - то тогда огромную рабочую машину можно с полным основанием называть настоящей машиной: тем более, что ее компоненты, пусть они состоят из человеческих костей, жил и мускулов, сводились к своим чисто механическим элементам и жестко подгонялись для выполнения строго ограниченных задач.

Мегамашина не просто явилась моделью для всех последующих сложных машин, но и позволила привнести необходимый порядок, преемственность и предсказуемость в сумбур повседневной жизни, когда запасы продовольствия и система водных каналов вышли за пределы масштаба неолитической деревушки. Более того, мегамашина нарушила капризное единообразие племенного обычая, предложив взамен более рациональный (и потенциально универсальный) метод. Если в подъеме «цивилизации» главную роль сыграла рабочая машина, то ее двойник, военная машина, отвечала главным образом за повторяющиеся циклы истребления, разрушения и самоуничтожения.

Десятая глава называется «Бремя «цивилизации»». Посредством мегамашины царская власть стремилась сделать силу и славу Небес достоянием человека. И стремление это обернулось таким успехом, что невероятные достижения первичного механизма долгое время превосходили по техническим качествам и результатам все важные, но скромные заслуги, которые принадлежали остальным современным машинам.

У психически здоровых людей нет потребности предаваться фантазиям об абсолютной власти; не приходит им в голову и добровольно становиться калеками или преждевременно заигрывать со смертью. Но роковая слабость любой чрезмерно регламентированной институциональной структуры (а «цивилизация» почти по определению чрезмерно регламентирована с самого времени своего возникновения) заключается в том, что, как правило, она не порождает психически здоровых людей. Жесткое разделение труда и обособление каст ведут к неуравновешенности характеров, а механическая рутина возводит в норму и поощряет такие привычные к принуждению личности, которым страшно сталкиваться с приводящей в замешательство пестротой жизненных проявлений.

Как в созидательной, так и в разрушительной роли, мегамашина учредила новый порядок работы и новый стандарт исполнения. Дисциплина и самопожертвование, присущих армии, оказались для любого общества тем необходимым элементом, что позволяет заглянуть за деревенский горизонт; а упорядоченная система счетных книг, которые впервые появились при храмах и дворцах, легла в основу экономических знаний, ценных для всякой крупной системы делового сотрудничества и торговли.

Маленькие, с виду беззащитные организации, обладающие внутренней цельностью и собственным складом мышления, в конечном итоге часто оказывались куда более способными победить произвольную власть, чем многочисленные войска, - хотя бы потому, что трудно уследить за ними и напрямую с ними столкнуться. Поэтому на протяжении всей истории крупные государства всячески стремились обуздать и подавить подобные организации, - не важно, были то почитатели тайных культов, содружества, церкви, цеха или гильдии, университеты или профсоюзы. В свою очередь, этот антагонизм указывает, каким именно образом можно в будущем обуздать саму мегамашину и установить над ней известную меру разумной власти и демократического контроля.

Следующая глава называется «Изобретение и искусства». Почти с самого момента возникновения цивилизации бок о бок существовали два различных вида техники: один - «демократичный» и рассеянный, второй - тоталитарный и централизованный. Оба вида техники имели как свои достоинства, так и свои недостатки. Демократичная техника обеспечивала надежность мелких операций, совершавшихся под непосредственным контролем их участников, которые работали в русле традиций и находились в знакомом окружении; однако она находилась в зависимости от местных условий и порой несла тяжелый урон от природных причин, невежества или плохого управления, причем помощи со стороны ждать не приходилось. Авторитарная же техника, опиравшаяся на количественную организацию, способная справиться с большим числом людей и путем торговли или завоеваний черпавшая ресурсы в других регионах, была куда лучше приспособлена производить и распределять излишки.

Отмечается, что прошлые века в сравнении с настоящим временем не были застойным касательно изобретений. Само развитие затруднялось непрекращающимися разрушениями вследствие войн. Также немаловажную роль в качестве изобретений играло искусство. Структура мегамашины видоизменяется из-за возникающих бунтов против ее организации. После веков постепенного разрушения старая мегамашина нуждалась в полной перестройке - даже в армии, где традиции, пусть и не вполне непрерывные, сохранялись наиболее ревностно.

Чтобы перестроить мегамашину в совсем новом порядке, понадобилось перевести и старые мифы, и старое богословие на новый, более универсальный язык, что позволило бы ниспровергнуть и удалить фигуру царя, заменив ее еще более гигантским и бесчеловечным призраком «суверенного государства», наделенного абсолютными, но далеко не божественными полномочиями.

Последняя глава называется «Первопроходцы механизации». Некоторые недостающие компоненты, необходимые для расширения сферы деятельности мегамашины, для повышения ее эффективности и для того, чтобы сделать ее окончательно приемлемой как для правителей и управителей, так и для рабочих, - на деле оказались восполнены трансцендентальными, устремленными в иной мир религиями, в частности, христианской.

Христианство не просто поменяло местами изначальные силы, сочетавшиеся в мегамашине, но и привнесло именно тот единственный элемент, которого ей недоставало: преданность нравственным ценностям и общественным целям, выходившим за рамки установленных форм цивилизации. Теоретически отказавшись от власти, достигавшейся главным образом путем принуждения людей к труду, оно укрепило свою власть в той форме, в какой можно было распространять ее шире и более действенно управлять машинами.

Первыми, кто ступил на путь механизации труда, были монахи. Позволяя людям переходить в течение дня от одного занятия к другому, монастырский распорядок преодолел один из худших и наиболее стойких дефектов ортодоксальной «цивилизации» - пожизненное занятие одним-единственным видом работы и круглосуточную сосредоточенность только лишь на работе до полного изнурения. Благодаря регулярности и плодотворности своей деятельности монастырь заложил фундамент и для капиталистического устройства, и для дальнейшей механизации; и, что даже важнее, он наделил нравственной ценностью весь трудовой процесс, независимо от приносимой им награды. Начатое монастырями подхватили средневековые ремесленные гильдии; они заложили новую основу для объединений на почве единого ремесла или профессии, и кроме того, возродили эстетические и нравственные ценности, определенные религией, которыми и руководствовались всю оставшуюся жизнь.

Между XII и XVI веками были сделаны все ключевые изобретения, на основании которых предстояло выстроить целое полчище новых машин, совершив первый шаг к созданию нового типа мегамашины: это водяная и ветряная мельницы, увеличительное стекло, печатный станок и механические часы. От указанных изобретений в значительной степени зависели все позднейшие технические успехи, в корне отличные от достижений более ранних индустриальных культур. Именно благодаря этим новым техническим достижениям ученые XVII века обрели реальную возможность совершить то, что позднее назовут мировой революцией, и что, во всех своих главных посылках и целях, странным образом обнаруживало сходство с «эпохой пирамид».

Начиная с XVI века, тайну мегамашины стали понемногу открывать заново. После ряда эмпирических поисков наугад и импровизаций (причем в них едва ли проглядывалась конечная цель, к которой движется общество), этот громадный механический Левиафан наконец был выужен из глубин истории. Экспансия мегамашины - ее царство, ее сила, ее слава, - постепенно становилось главной целью или, по меньшей мере, навязчивой идеей западного человека.

Как начали утверждать «передовые» мыслители, машина не только служила идеальной моделью для объяснения, а впоследствии и подчинения, всех органических процессов, и к тому же, само ее создание и непрерывное усовершенствование являлось единственным, что придает смысл человеческому существованию. За век или два идеологическая постройка, на которую опиралась древняя мегамашина, была реконструирована и поставлена на обновленный и более прочный фундамент. Мощь, скорость, движение, стандартизация, массовое производство, количественное измерение, регламентация, точность, единообразие, астрономическая правильность, контроль, прежде всего контроль, - все эти понятия стали ключевыми паролями современного общества, живущего по законам нового западного стиля.

В последних главах Мамфорд описывает сотворение мегамашины, состоящей из человеческих деталей. Под машиной подразумевается древняя цивилизация, например, Древнего Египта, опирающаяся на абсолютную власть царя. Описывается изменения, произошедшие с самой машиной и ее возрождение в другой форме в нашем времени.

Заключение

По Мамфорду, сущность человека - не материальное производство, а открытие и интерпретация, значимость которых вряд ли можно переоценить .

Философ типологически подходит к анализу феномена техники. Так, современная техника, по Мамфорду, «образец монотехники или авторитарной техники, которая, базируясь на научной интеллигенции и квалифицированном производстве, ориентирована главным образом на экономическую экспансию, материальное насыщение и военное превосходство». Корни монотехники восходят к пятитысячелетней древности, когда человек открыл то, что Мамфорд называет «мегамашиной», т.е. строгую иерархическую социальную организацию .

Стандартными примерами мегамашин являются крупные армии, объединения работников в группы, такие, как например, те, которые строили египетские пирамиды или Великую Китайскую стену. Мегамашины часто приводят к поразительному увеличению количества материальных благ ценою, однако, ограничения возможностей и сфер человеческой деятельности и стремлений, что ведет к дегуманизации .

Цель своей работы Мамфорд видит в опровержении допущений и прогнозов, на которых основана наша приверженность современным формам научно-технического прогресса, рассматриваемого в качестве самоцели. Для того чтобы понять роль, которую играла техника в развитии человека, необходимо вглядеться в глубины исторически сложившейся природы человека. Развитие техники следует поощрять лишь в том случае, если она способствует усилению того аспекта человеческого бытия, который Мамфорд называет «личным», но не ограничивает и не сужает человеческую жизнь рамками власти и силы .

Использованная литература

1. Статья о Льюисе Мамфорде [Электронный ресурс]:-Режим доступа http://www.liveinternet.ru/users/killy_v2051/post108224373/

2. Мамфорд Л. Миф машины. Техника и развитие человечества. Пер. с англ. / Перевод Т. Азаркович, Б. Скуратов. М.: Логос, 2001. - 408 с. - Тираж 2.000 экз.